Толкование на Евангелие: Ответ фарисеям о знамении с неба; предостережение от закваски фарисейской и
10И тотчас войдя в лодку с учениками Своими, прибыл в пределы Далмануфские.
11Вышли фарисеи, начали с Ним спорить и требовали от Него знамения с неба, искушая Его.
12И Он, глубоко вздохнув, сказал: для чего род сей требует знамения? Истинно говорю вам, не дастся роду сему знамение.
13И, оставив их, опять вошел в лодку и отправился на ту сторону.
14При сем ученики Его забыли взять хлебов и кроме одного хлеба не имели с собою в лодке.
15А Он заповедал им, говоря: смотрите, берегитесь закваски фарисейской и закваски Иродовой.
16И, рассуждая между собою, говорили: этозначит, что хлебов нет у нас.
17Иисус, уразумев, говорит им: что рассуждаете о том, что нет у вас хлебов? Еще ли не понимаете и не разумеете? Еще ли окаменено у вас сердце?
18Имея очи, не видите? имея уши, не слышите? и не помните?
19Когда Я пять хлебов преломил для пяти тысяч человек, сколько полных коробов набрали вы кусков? Говорят Ему: двенадцать.
20А когда семь для четырех тысяч, сколько корзин набрали вы оставшихся кусков. Сказали: семь.
21И сказал им: как же не разумеете?
Святитель Василий (Преображенский), епископ Кинешемский. «Беседы на Евангелие от Марка», Глава 8, стихи 11-21.
1
Духовные руководители иудейского народа, фарисеи и саддукеи, всегда очень внимательно присматривались к течениям мысли и явлениям духовной жизни народа. Это было необходимо для того, чтобы сохранить свое влияние и держать все явления такого рода под контролем, не позволяя кому бы то ни было вырвать у себя господство над умами. Понятно, что оставить без внимания Господа и Его проповедь они не могли. Но, наблюдая Его деятельность и учение, они неизбежно должны были испытывать странное раздвоение мысли, какое-то внутреннее недоумение: с одной стороны, чудеса Господа, необыкновенное влияние Его проповеди с неотразимой очевидностью свидетельствовали о том, что это не простой человек и что Божественная сила действует в Нем.
Явления этой силы были настолько ясны, обаяние личности Господа и святость Его жизни настолько поразительны, что многие не только из народа, но, вероятно, и из фарисеев готовы были признать в Нем Мессию. Но, с другой стороны, Его жизнь, методы Его деятельности, самые основы Его учения — все это коренным образом противоречило сложившимся веками иудейским представлениям о Мессии.
Мы знаем уже, что в грядущем Мессии иудеи ожидали встретить могущественного политического деятеля, грозного завоевателя, блестящего царя, вроде Соломона или Давида, который освободит свой народ от ненавистного римского ига и вернет славу прежних царствований. Но в лице Господа с Его смирением и кротостью, с Его всепрощением и любовью, в условиях Его скитальческой жизни, полной лишений и самоотречения, трудно было видеть что-нибудь, хотя бы отдаленно напоминающее этот блестящий образ, созданный фантазией Израиля. Невольно и настойчиво поднимался вопрос: Кто же это?
Оставить этот вопрос без разрешения, просто отмахнуться от него было совершенно невозможно. Фарисеи следили за каждым пророком, за каждой более или менее выдающейся личностью в религиозной области и должны были так или иначе определить свое отношение к такому крупному явлению, как проповедь Господа и возбужденный ею в народе религиозный подъем, тем более, что их мнения по этому вопросу, несомненно, требовали их друзья и приверженцы. Кто же это? Друг или враг? Следует ли Его поддерживать или бороться с Ним и с Его влиянием, рассеивая то впечатление, которое Он производил в народе?
Как относиться к Нему? Идти за Ним? Но ведь Он требует полного самоотречения, требует, чтобы Его последователи отдались Ему всецело и оставили все. А ведь это значит оставить спокойную, комфортабельную жизнь, тот почет, которым фарисеи были избалованы, значительные доходы, получаемые от поклонников и поклонниц, обеды, угощения, почетные приемы, пышные одежды — одним словом, все то, что доставляло им положение признанных учителей «руководителей. И все это променять на нищее, полуголодное существование вечных странников, не имеющих крова. И во ими чего? Ради чего? Что они получат в награду за этот подвиг и за эти лишения? Достаточно ли велика будет награда для того, чтобы стоило обречь себя на нищету и отказаться от удобств жизни?
Не идти?.. Остаться на своих прежних позициях и с высоты своей законнической правды и старческих преданий созерцать в величавом одиночестве быстро развертывающиеся события и нарастающий энтузиазм толпы?..
А вдруг это в самом деле Мессия?! Какой позор для них, народных руководителей, не узнать страстно желанного и давно ожидаемого Избавителя, не примкнуть к Нему или остаться в хвосте зарождающегося движения и уступить жалким неучам и галилейским рыбакам около Него первые места, на которые они имеют все права по своим знаниям, благочестию и учености! Не иметь видного места при блестящем дворе Мессии и в славе Его будущего царства — об этом и подумать ужасно!
Но, с другой стороны, какой риск! Можно все потерять и ничего не приобрести... Во что бы то ни стало надо узнать наверное, кто это: Мессия или нет, чтобы действовать наверняка и не ошибиться в расчетах.. Надо заставить Его нарушить то таинственное молчание, которым Он окружает Свою личность и Свое дело, не объявляя Себя открыто Мессией и в то же время проявляя такую силу, которую нельзя предполагать в обыкновенном человеке. И если это действительно Мессия, то надо убедиться в этом наверное.
Фарисеи переживали нечто вроде биржевой лихорадки с ее азартными волнениями и томительно-нервным ожиданием: выиграть или проиграть. Понятным становится то нетерпение, с каким они требовали от Господа знамений, которые разрешили бы их недоумения окончательно.
Долго ли Тебе держать нас в недоумении? — спросили они Его однажды, — если Ты Христос, скажи нам прямо (Ин. X, 24).
Но разве не было таких знамений? Разве чудеса Господа не говорили о Нем красноречиво и убедительно? Он Сам смотрел на них как на свидетельство:
дела, которые творю Я во имя Отца Моего, они свидетельствуют о Мне (Ин. X, 25).
Но фарисеи требовали знамения с неба, знамения необыкновенного, быть может, вроде того, какое дал пророк Исайя царю Езекии, заставив солнце вернуться назад на десять ступеней (4 Цар. XX, 11). Исцеления различных болезней, представлявшие обычные чудеса в деятельности Господа, были для них недостаточно убедительны. Ведь они рисковали столь многим и должны были получить несомненную гарантию будущей награды, ради которой они, пожалуй, и не прочь были согласиться потерпеть немного, если, конечно, в награду они получат больше, чем потеряют.
Понятно, почему Господь отверг их требования и отказался дать знамение. Эти торгаши в деле спасения, совершенно не понимавшие духа Его учения, никогда не могли быть искренними Его последователями. Он никогда не обещал Своим ученикам земных благ, и не ради материальных выгод должно следовать за Ним.
Счастье единения с Богом, любовь к Искупителю, святость и чистота души как плод добродетельной жизни, сообразной с Его заповедями, — вот те мотивы, которые должны действовать в христианине, определяя его решения, и которые чужды были черствой себялюбивой душе фарисея. Христианство следует принять и любить ради него самого, а не ради посторонних наград и внешних выгод. Оно само по себе представляет ту драгоценную жемчужину притчи, ради которой надо пожертвовать всем (Мф. XIII, 46).
Фарисеи этого не могли, и все знамения с неба были бессильны заставить их принять такой взгляд и покориться духу учения Христова.
Одни ли только фарисеи?
Есть много людей, сам душевный склад которых препятствует им быть настоящими искренними учениками Господа Иисуса Христа и проникнуться вышеуказанными мотивами, обязательными для успеха христианской жизни. В душе часто встречаются те подводные рифы и мели, на которых разбиваются самые окрыленные корабли христианской надежды. Часто устроение сердца требует коренных изменений, и над ними необходимо много работать, чтобы сделать душу восприимчивой к веянию духа и к голосу христианской правды.
Нам надо знать эти мели. Надо знать, что засоряет фарватер христианской жизни, так что движение вперед становится совершенно невозможным. Только тогда мы узнаем, как обойти мели и как предохранить душу от засорений.
Где лежат самые опасные рифы душевных настроений?
В том же евангельском отрывке (Мк.УШ, 11-21) Господь указывает типы людей, непригодных по душевному складу к Царствию Божию.
Смотрите, — сказал Он ученикам Своим, — берегитесь закваски фарисейской и закваски Иродовой.
А у евангелиста Матфея прибавлено: и саддукейской (Мф. XVI, 6).
Вот три различных мировоззрения, или, вернее, три типа душевного уклада, неспособных воспринять глаголы жизни вечной и обреченных на всегдашний разрыв со Христом: иродиане, саддукеи, фарисеи.
Что это за люди? И что мешает им принять на себя благое иго и легкое бремя Христа?
Иродиане — это люди, примкнувшие к партии Ирода-правителя и поддерживавшие его, несмотря на его чужеземное происхождение. Многие из них были придворными при царе, добившись своего положения лестью, низкопоклонством и разными темными услугами. Это положение они очень ценили и очень боялись его потерять. Карьера, высокое положение, удобства и роскошь жизни — это было для них все. Ни о чем другом они не заботились. Требования религии, интересы общественной жизни, страдания родного народа их волновали очень мало. Это были оппортунисты в худшем смысле слова. Для личного сытого, беспечального существования они готовы были пожертвовать всем. Любовь к другим не была требованием их убеждений.
Пружиной деятельности и основным фоном их жизни был самый грубый, неподкрашенный, животный эгоизм. Правила высшей морали, учения о необходимости самоотвержения для блага ближних, все идейные устремления души, пытающейся оторваться от земли для неба, могли вызвать на устах их лишь улыбку. Эти тонкости были не для них.
Что могло им дать учение Христа и чем могло привлечь к себе? Страдания, лишения, добровольная нищета и теснота жизни, постоянный крест терпения, служение другим, доходящее до полного забвения собственных интересов, все, с чем неразрывно связывалась христианская жизнь, — все это было как раз противоположно тому, чего они желали и чего добивались.
Им ли, изнеженным царедворцам, любившим только роскошь и блеск жизни, было понять и оценить радость бедного, бесприютного существования, богатого лишь духовной свободой и чистотою религиозных переживаний?
С последователями Господа они, вероятно, не могли даже найти общего языка, не могли их понять и соединиться с ними ни мысленно, ни духовно, как масло не может соединиться с водой. Это были люди двух различных космосов жизни и совершенно противоположных мировоззрений; блестящим царедворцам бедные галилеяне с их непостижимым аскетизмом должны были казаться просто безумцами, заслуживающими одного лишь презрения.
Если они вступают в ряды врагов Господа, то главным образом потому, что в Его деле видят опасное политическое явление, учитывая Его влияние на массы и разделяя обычные среди иудеев предрассудки о Мессии как завоевателе и освободителе от римского ига, в поддержании которого и вообще всего существовавшего правительственного строя, обеспечивавшего для них праздную, сытую жизнь, они, конечно, были заинтересованы.
Таким образом, эгоизм, личное себялюбие, которыми были проникнуты их натура и жизнь, непреодолимо отталкивали их от Христа.
И до настоящего времени это человеческое себялюбие представляет один вз самых опасных подводных камней христианской жизни. Если не разломать его и не удалить, то идти за Христом невозможно. Невозможно и соединиться с Ним когда-нибудь.
Кто приходит ко Мне, — говорит Господь, — и не возненавидит... самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником... Кто, не отрешится от всего, что имеет, не может быть Моим учеником (Лк. XIV, 26, 33).
Чтобы быть достойным Господа, надо забыть, потерять себя и отрешиться от всего. Человек, дорожащий своими удобствами и не желающий ничем пожертвовать для ближних, в Царство Божие войти не может.
Есть старая благочестивая легенда. В одном из монастырей жил когда-то игумен высокой подвижнической жизни, который непрестанно молился за братию и неотступно, с великим усердием и слезами просил Бога, чтобы все иноки его обители удостоились Царства Небесного. Однажды вся братия была приглашена на праздник в соседний монастырь. Игумена задержали какие-то дела, и он обещал прийти позднее. Иноки отправились без него. На дороге им попался путник, искусанный зверями. Бедный старик от сильной потери крови не мог уже двигаться и лежал около лесной тропинки. Братия подошли к нему, поговорили, расспросили, посочувствовали и... отправились далее, оставив его лежать в лесу. До монастыря, куда они шли, было далеко, а им хотелось попасть туда к.службе, и особенно к обеду. Быть в гостях, на праздничном обеде — это удовольствие так редко выпадало на их долю. Надо было спешить, и задерживаться на дороге, чтобы перевязать раненого и отнести его куда-нибудь в спокойный приют, у них не было времени. Часом позже этим же путем проходил игумен. Искусанный старик все еще лежал неподвижно возле дороги, и, казалось, жизнь почти оставила его. Лишь изредка он тихо стонал. Игумен подошел к нему, и сердце его сжалось состраданием. Он наклонился к несчастному, перевязал его раны как умел, и приподнял его с земли, пытаясь поставить на ноги. Оставить умирающего в лесу было невозможно.
— Можешь ты идти как-нибудь? — спросил он. Старик только глухо стонал. — Обопрись на меня, — продолжал игумен, — будем двигаться вместе, потихоньку... Тут недалеко я знаю жилье...
Он обнял старика дряхлою рукою и пытался заставить его идти. Все было напрасно: тот не держался на ногах и повис на его руке, как мешок с трухою. Тогда игумен стал на колени, положил израненного странника на свои старческие плечи, поднялся медленно и потащил свою ношу, кряхтя, спотыкаясь и едва переступая слабыми ногами; для его преклонных лет тяжесть была не под силу. Он почти не надеялся донести. Но сердце его разрывалось от жалости, и оставить бедняка без помощи он тоже не мог. И странное дело: по мере того, как он двигался вперед, тяжесть на его плечах становилась все легче и легче, и, наконец, ощущение ее прекратилось совершенно. Игумен оглянулся и остолбенел. На плечах не было никого! Старик исчез!! И только издали донесся тихий голос: «Невозможно исполнить молитву твою, ибо дела твоих братии иные, чем твои... Понудь их идти твоими стопами: иначе не войти им в Царство Божие!..»
Таким образом, черствость сердца и равнодушное отношение к ближнему представляет решительное препятствие для единения с Христом. Христианство, прежде всего по своему практическому осуществлению, есть служение ближним.
Господь пришел для того, чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих (Мк. X, 45). А так как Он требует от Своих учеников, чтобы они следовали за Ним, то есть подражали примеру Его жизни, то ясно, что обязанность служения лежит на всех христианах и должна составлять главную цель их деятельности. Кто хочет идти за Мною, — говорит Он, — отвергнись себя и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мк. VIII, 34). Кто не берет креста своего и. следует за Мною, тот не достоин Меня (Мф. X, 38). Другими словами, кто не подражает Господу в служении ближним до готовности положить за них душу свою, как это сделал Спаситель, тот не достоин Его.
Но эгоизм, или себялюбие, отталкивает человека от служения другим, и это отсутствие служения, черствость и безучастное отношение к ближнему есть обычное внешнее проявление эгоизма.
В сознании этот порок проявляется как открыто наглое или лицемерно замаскированное правило жизни: «Лишь мне было бы хорошо, а до остальных мне нет дела!..»
Это и есть Иродова закваска, своего рода порок сердца. В умственной области, области мысли часто встречается другой порок, делающий, человека непригодным для Царства Божия, порок, который Господь называет «саддукейской закваской».
Точное происхождение слова «саддукей» не установлено. Оно произошло или от имени первосвященника Садока, или от еврейского слова «уедаках», что значит «справедливый». Это название, кажется, означало прежде всего во время Иоанна Гиркона партию, состоявшую главным образом из священников и в противоположность преувеличениям фарисеев довольствовавшуюся справедливостью в том виде, в каком ее требовал текст закона. Это были положительные умы своего времени. Будучи преданы чувственности и проникнуты материализмом и сомнениями, они не верили в существование иного мира. Мысль о загробном мире казалась им безумием. Они невысоко ценили Пророков и принимали закон в тесном смысле как мудрый устав, касающийся вещественных выгод и земных предметов. Они утверждали, что ничто в законе не доказывает бессмертие, почему и воскресение мертвых отрицали. Будучи умами ограниченными, они находили нелепыми учения, чуждые их мудрости, опиравшейся на букву закона. Их можно назвать скептиками, ибо они отрицательно или с большим сомнением относились ко многим вопросам и явлениям духовного мира и духовной жизни. Несомненными для них были лишь явления ощутительные, осязаемые. Все, что было недоступно их рониманию или выходило за пределы их чувственного опыта и их книжной учености, они просто отрицали. В этом отношении они напоминают реалистов или позитивистов нашего времени худшего оттенка.
Вместе с тем, состоя преимущественно из священников и людей большой, хотя ложной учености, саддукеи привыкли чувствовать себя руководителями умственной жизни народа, к которому, надо сказать, относились с большим презрением за его темноту и необразованность.
Это положение умственных вождей они никому ни за что не уступили бы и потому с необычайным фанатизмом и нетерпимостью относились ко всем мнениям и учениям, которые выходили не из их лагеря и не согласовывались с их воззрениями. Они вообще отличались умственным высокомерием и любили прибегать к злой насмешке.
Таким образом, их основное настроение и их главный порок можно определить как умственную гордость. Если вообще самый большой недостаток и неискоренимый порок у людей составляет тайная гордость, то, быть может, самая опасная ее разновидность есть гордость ума. Ее сущность состоит в том, что человек, преклоняясь до самообожания перед своей личностью и особенно перед своими умственными способностями, начинает считать себя самого единственным непогрешимым авторитетом в разрешении всех вопросов и вследствие этого отметает все, что не понимает, ибо в своем самообоготворении вообще не допускает мысли, что могут существовать вещи, превышающие его понимание. В людях саддукейской складки это неизбежно ведет к материализму, скептицизму и неверию, ибо в области веры необходимо признать ограниченность человеческого ума, смиренно склониться перед тайной, окружающей человека отовсюду, и многое из объяснений этой тайны принять без собственной рационалистической проверки, так как во многих вопросах веры такая проверка совершенно невозможна. Но этого-то ограничения самовольно захваченных прав ума умственно Гордые люди не желают и не могут допустить. В сознании это формулируется так: «Я все могу понять. Если же я этого не понимаю и мне говорят, что такое понимание для меня даже невозможно, то ясно, что это вздор, сказка, басня!». Так неизбежно рождается отрицательное отношение к духовному миру, недоступному для человеческого рассудка.
Простоты и цельности веры в таких людях не может быть, ибо такая вера требует от человека умения совершенно отказаться от своих соображений и, не доверяя силе своего ума, искать истины только в Боге с полной готовностью принять эту истину без всякого сомнения, в каком бы виде ни дана она была человеческому сознанию Богом. Умственная гордость этому препятствует, и сомнения, возникающие на почве противоречия данных истин и собственных соображений, здесь неизбежны. А между тем, как говорит апостол Иаков,
сомневающийся подобен морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой. Да не думает такой человек получить что-нибудь от Господа. Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих (Иак. I, 6-8).
Горькая ирония и трагическая опасность положения этих гордых умников состоит главным образом в том, что, не желая смиренно склоняться под Божие ярмо простодушной веры и самоуверенно пытаясь сделаться господами и хозяевами своей умственной жизни, они в действительности становятся обыкновенно безвольными рабами диавола и жалкой игрушкой в его руках, следуя во всем его лукавым внушениям, принимаемым ими за собственные. Эта грустная, постоянно повторяющаяся история имеет многовековую давность и ведет свое начало от падения первых прародителей. Припомним, что сущность этого падения именно в том и состояла, что, отказавшись в порыве ложной гордости от детского доверия к Богу и пытаясь собственными усилиями приобрести Божественное знание добра и зла, люди оказались на самом деле лишь посмешищем и обманутой жертвой змия-искусителя. Кто не хочет быть рабом Божиим, тот неизбежно становится рабом диавола. Этот вечный закон так же непреложен в области умственной, как и во всех других.
Психологически это объясняется просто.
Мы, обыкновенные люди, без большого духовного опыта, почти никогда не сознаем, что мысли, рождающиеся в нашей голове, навеянны нам какою-то посторонней силой. Они всегда представляются нам нашими собственными, и уже в силу одного этого обстоятельства они имеют решающее значение для направления нашей деятельности. «Я исполню это, потому что это мое желание», — вот обычное внушение самовольного себялюбия, но люди смиренные, не слишком доверяющие своему рассудку, всматриваясь в нравственную недоброкачественность своих мыслей, сравнительно легко могут допустить, что они являются плодом диавольского нашептывания и подавить их: в зародыше. Иное дело человек умственно гордый. Он просто не может допустить, что им владеет диавол, и его рассуждение, сознательное или бессознательное, в данном случае приблизительно таково: «Вот моя мысль... Она зародилась в гениальной голове, вышла от моего »я« и должна быть хороша, ибо мое »я« прекрасно. А если мысль хороша, то возможно ли признать ее плодом диавольского внушения?! Скорее, она дана Богом, действующим через меня, как высшее озарение духа. В крайнем случае, это моя собственная мысль, а если моя, то, значит, хороша!» И сознание, отуманенное самообожанием, перестает даже различать действительно дурное от хорошего: хорошо все, что мое, что вышло от меня, — в этом весь нравственный критерий. Диавол искусно этим пользуется и, внушая дурные мысли и желания, которые гордый человек принимает за собственные, заставляет его делать с рабской покорностью все, что угодно искусителю, хотя человек все время уверен, что творит только свою волю,и добивается ее исполнения нередко с упорством и фанатизмом. Эти слепые люди, не понимающие, что их ведут на поводу, — лучшие слуги диавола.
Этим-то особенно и опасна саддукейская закваска умственной гордости. Этих людей трудно образумить, трудно открыть им глаза на их истинное положение, убедить их, что мудрость мира сего есть безумие пред Богом (1 Кор. I, 20) и что со .всем воображаемым превосходством своего ума они не более, как слепые одураченные глупцы. Признаться в этом для них невозможно, ибо этому препятствует гордость.
Есть хорошая турецкая басня. В одном из вилайетов Оттоманского государства жил когда-то старый огородник Ибрагим. Он недурно знал свое дело и хорошо торговал овощами. Плохо было лишь то, что он считал себя самым умным человеком в вилайете, а может быть, и во всем султанате. Особенно убеждался он в своей мудрости, когда разговаривал или советовался со своей женой Фатимой. Ее речи настолько были глупее его мыслей, что он невольно восторгался своим умственным превосходством. Поэтому у него было даже правило: «В трудную минуту жизни спроси совета у жены и поступи как раз наоборот».
Однажды сосед затеял с ним тяжбу, и Ибрагима вызвали к кади для допроса.
Известно, что правосудие во всех странах, где сияет вера пророка Магомета, с трещиной и, прежде чем довериться ему, надо эту трещину заткнуть.
Мудрый Ибрагим знал это хорошо. — Жена, — сказал он, — что мне свезти к кади? Зовёт для допроса, да продлит Аллах его дни! — Воз спелых арбузов, — отвечала Фатима. - Кади их любит. «Какая глупая! — подумал Ибрагим. — Из-за такого пустяка везти арбузы! Хороши будут и огурцы!»
Он положил в корзину огурцов, выбирая похуже, пожелтее, и отправился.
В воротах дома кади его остановил здоровый аскер.
— К кади? — спросил он. — А пропуск где?
Ибрагим показал ему корзину.
Аскер посмотрел, медленно выбрал из корзины самый желтый, переспелый огурец, понюхал и со всего размаху швырнул им в бритую голову Ибрагима. Звучно треснул огурец и залепил сочной мякотью все лицо «мудрого» огородника. За первым огурцом последовал другой, третий и так далее, пока вся корзина не была опустбшена. А пока аскер занимался этим и расплющивал огурцы один за другим на мудрой голове Ибрагима, тот стоял и думал: «Какой я умный! И как хорошо, что я не послушался жены!.. Огурцы еще можно терпеть, а если б мою голову стали так обстреливать арбузами!»
Басня добавляет: «Самый несомненный глупец тот, кто считает себя самым умным».
Если умственная гордость представляет самый крупный порок, препятствующий вступлению в Царство Божие в области мысли, то в области воли мы находим другой недостаток, не менее вредный, который Господь называет «закваской фарисейской» и определяет как лицемерие:
берегитесь закваски фарисейской, которая есть лицемерие (Лк. XII, 1).
В 23-й главе Евангелия от Матфея Господь подробно выясняет психологическую сущность лицемерия в Своей грозной обличительной речи против фарисеев, упрекая их в том, что они
говорят и не делают: связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их; все же дела свои делают с тем, чтобы видели их люди; поедают домы вдов и лицемерно долго молятся; дают десятину с мяты, аниса и тмина, и оставили важнейшее в законе: суд, милость и веру; оцеживают комара, а верблюда поглощают (Мф. ХХЩ, 3-5, 14, 23-24).
Все это в результате и дает тип лицемерного святоши-фарисея, который по наружности кажется людям праведным, а внутри исполнен лицемерия и беззакония, подобно окрашенному гробу, который снаружи кажется красивым, а внутри полон костей мертвых и всякой нечистоты (Мф. ХХШ, 27).
Каким образом зарождается в дуще лицемерие?
Иногда оно появляется в результате того извращения душевного склада, когда главным центром жизни для человека является не Бог, а земные выгоды и преимущества, и когда религия служит лишь средством для достижения этих целей, теряя свой истинный характер чистого служения Богу. Несомненно, люди такого сорта были в среде фарисеев, ибо Господь говорит о них, что они друг от друга принимают славу, а славы, которая от Единого Бога, не ищут (Ин. V, 44), да и в своем требовании от Господа знамения они слишком явно обнаружили, как мы видели, свою привязанность к вопросам земного благополучия. Но таких прожженных лицемеров, которые сразу начинали бы свою религиозную жизнь и деятельность с сознательного обмана, скрывая в душе свои действительные низменные житейские цели, сравнительно мало.
Гораздо чаще лицемерие является плодом духовной лени. Дело в том, что искреннее служение Богу и устроение своего спасения требует постоянной работы над собой и непрерывного напряжения духа. Это всегда представляет большую трудность, и потому неудивительно, что у людей, духовно небрежных или ленивых, начинает постепенно подменяться чисто внешним исполнением религиозных обязанностей, без внутреннего душевного участия, что несравненно легче. Человек, как лукавый наемник, начинает обманывать Бога, принося Ему в дар вместо золота душевных настроений и любви показную мишуру телесных подвигов и ритуального служения. Обманывает он Бога и в молитве, совершенно не сочувствуя душой молитвенным словам и часто даже не думая об их смысле. Мало-помалу это внешнее, обрядовое служение Богу обращается в привычку, и тогда легко создается почва для лицемерия.
Сначала возникают упреки совести, ибо человек все-таки внутренне чувствует, что служение его нечисто и неискренно. На помощь является тогда лукавый рассудок, который начинает успокаивать взволнованную душу своими софизмами, вроде того, что дело еще не так плохо, что совершенная святость для человека невозможна, что Бог милостив и простит, что, наконец, и аккуратное исполнение внешних обязанностей есть своегЬ рода тип добродетельной жизни, который все-таки может доставить спасение. Человек начинает успокаивать и обманывать самого себя.
Но так как, несмотря на все софизмы, внешнее служение Богу не дает духовного удовлетворения, то бедному лицемеру волей-неволей приходится заменить это отсутствие высшей радости, которую Господь посылает лишь в нагрпду за искреннюю любовь к Нему и добросовестное хождение пред Ним, чем-нибудь другим; иначе его служение становится просто бессмыслицей по своей безумности. Эту компенсацию человек и находит в мирской славе и житейских выгодах, которые он получает от людей как дань уважения своей мнимой святости. С этого момента у лицемера на первом плане лишь одна забота: показаться хорошим перед людьми, и даже внешние обязанности, возложенные на него религией, он начинает исполнять старательно лишь тогда, когда на него смотрят другие. Он начинает обманывать людей и превращается в гроб повапленный.
Таким образом, фарисейство, или религиозное лицемерие, есть сплошной обман, так как человек здесь лжет и Богу, и себе, и людям. В этом-то и кроется главная опасность этого порока, делающая его трудноисправимым. Открытого, даже закоренелого грешника легче обратить на путь правды, ибо он внутренне все-таки сознает, что дела его дурны. Но убедить привычного лицемера в том, что он стоит на ложном пути, почти невозможно. Он так привык лгать и себе, и людям, так одурманен собственным обманом, так много в его распоряжении разных софизмов для своего оправдания, что чувство правды в нем притупилось, если не исчезло окончательно, и путь истинной жизни для него безнадежно затерян в лабиринте диалектических ухищрений.
Вот те душевные устроения, те основные пороки, которые Господь называет «заквасками» и от которых особенно предостерегает Своих последователей, указывая на них как на самые опасные мели, угрожающие крушением кораблю нашего спасения: Иродова закваска — порок сердца, эгоизм и его внешние проявления: безучастность и равнодушие к ближним. Саддукейская закваска — порок ума, умственная гордость и ее внешние проявления: маловерие и неверие. Фарисейская закваска — порок воли, духовная леность и рожденное ею лицемерие.