57Когда же настал вечер, пришел богатый человек из Аримафеи, именем Иосиф, который также учился у Иисуса;
58он, придя к Пилату, просил тела Иисусова. Тогда Пилат приказал отдать тело;
59и, взяв тело, Иосиф обвил его чистою плащаницею
60и положил его в новом своем гробе, который высек он в скале; и, привалив большой камень к двери гроба, удалился.
61Была же там Мария Магдалина и другая Мария, которые сидели против гроба.
42И как уже настал вечер, — потому что была пятница, то есть день перед субботою, -
43пришел Иосиф из Аримафеи, знаменитый член совета, который и сам ожидал Царствия Божия, осмелился войти к Пилату, и просил тела Иисусова.
44Пилат удивился, что Он уже умер, и, призвав сотника, спросил его, давно ли умер?
45И, узнав от сотника, отдал тело Иосифу.
46Он, купив плащаницу и сняв Его, обвил плащаницею, и положил Его во гробе, который был высечен в скале, и привалил камень к двери гроба.
47Мария же Магдалина и Мария Иосиева смотрели, где Его полагали.
50Тогда некто, именем Иосиф, член совета, человек добрый и правдивый,
51не участвовавший в совете и в деле их; из Аримафеи, города Иудейского, ожидавший также Царствия Божия,
52пришел к Пилату и просил тела Иисусова;
53и, сняв его, обвил плащаницею и положил его в гробе, высеченном [в скале], где еще никто не был положен.
54День тот был пятница, и наступала суббота.
55Последовали также и женщины, пришедшие с Иисусом из Галилеи, и смотрели гроб, и как полагалось тело Его;
56возвратившись же, приготовили благовония и масти; и в субботу остались в покое по заповеди.
31Но так как [тогда] была пятница, то Иудеи, дабы не оставить тел на кресте в субботу, — ибо та суббота была день великий, — просили Пилата, чтобы перебить у них голени и снять их.
32Итак пришли воины, и у первого перебили голени, и у другого, распятого с Ним.
33Но, придя к Иисусу, как увидели Его уже умершим, не перебили у Него голеней,
34но один из воинов копьем пронзил Ему ребра, и тотчас истекла кровь и вода.
35И видевший засвидетельствовал, и истинно свидетельство его; он знает, что говорит истину, дабы вы поверили.
36Ибо сие произошло, да сбудется Писание: кость Его да не сокрушится.
37Также и в другом [месте] Писание говорит: воззрят на Того, Которого пронзили.
38После сего Иосиф из Аримафеи — ученик Иисуса, но тайный из страха от Иудеев, — просил Пилата, чтобы снять тело Иисуса; и Пилат позволил. Он пошел и снял тело Иисуса.
39Пришел также и Никодим, — приходивший прежде к Иисусу ночью, — и принес состав из смирны и алоя, литр около ста.
40Итак они взяли тело Иисуса и обвили его пеленами с благовониями, как обыкновенно погребают Иудеи.
41На том месте, где Он распят, был сад, и в саду гроб новый, в котором еще никто не был положен.
42Там положили Иисуса ради пятницы Иудейской, потому что гроб был близко.
Святитель Василий (Преображенский), епископ Кинешемский. «Беседы на Евангелие от Марка», Глава 15, стихи 40-47.
1
Иисус же, возгласив громко, испустил дух (Мк. XV, 37).
Умер Господь, наш Спаситель, наш Искупитель. Окончилась жизнь, подобной которой не было и не будет в мире. Окончилась великая, святая жизнь; с Его жизнью окончилась Его борьба, а с Его борьбой — Его дело; с Его делом — искупление; с искуплением — основание нового мира.
При этом великом моменте смерти распятого Господа не было Его учеников, за исключением Иоанна. Они скрылись. Страх преодолел их любовь к Учителю. Но были более верные и преданные Ему женщины, которые и раньше в Галилее следовали за Ним, заботились о Нем и служили Ему и апостолам своим имением. Опасность, угрожавшая им от ненависти первосвященников и от грубости фанатичной толпы, не победила их привязанности и не заставила уйти от креста.
«Смотри, какое их усердие! — восклицает святитель Иоанн Златоуст. — Они следовали за Ним, дабы прислуживать Ему, и не отлучались от Него даже среди опасностей; посему они видели: видели, как Он возопил, как испустил дух, как камни расселись и все прочее. И они первые видят Иисуса, сей, столь презираемый пол, первый наслаждается созерцанием высоких благ. В сем особенно видно и их мужество. Ученики убежали, а сии присутствовали. Видишь ли мужество жен? Видишь ли пламенную любовь их? Видишь ли щедрость в издержках и решимость на самую смерть? Будем подражать мы, мужи, женам, дабы не оставить Иисуса в искушениях».
Действительно, велико усердие святых жен-мироносиц, пламенна и постоянна любовь их к Господу. Свободное от всякого земного пристрастия, сердце их жило и дышало Господом; в Нем сосредоточивались все мысли, желания и надежды, в Нем заключалось все их сокровище. Ради возлюбленного Учителя своего охотно оставляют они свои дома, своих родных и знакомых, забывают слабость своего пола, не страшатся жестокости многочисленных врагов Господа, всюду неуклонно следуют за Ним в Его скитальческой жизни, не боясь трудностей и неудобств, связанных с этими путешествиями, и терпеливо перенося все лишения.
Было бы еще неудивительно, если б святые жены, окружая Иисуса Христа своими заботами и вниманием, следовали за Ним во дни Его славы, когда молва о Нем гремела по всей Галилее и Иудее, когда тысячные толпы народа стекались к Нему со всех сторон, чтобы слышать Его учение и видеть Его чудеса, когда сотни больных, получивших исцеление, с восторгом рассказывали о Его благости и милосердии, о Его чудотворной силе, распространяя повсюду славу имени Его. Тогда многие ходили за Ним, привлеченные шумом этой славы, и в этом нет ничего удивительного: людскую толпу всегда манят фальшивые огни внешнего блеска, и она любит идти за признанными кумирами. Но остаться верными своему Учителю в тяжелые часы Его унижения и позора, не покинуть Его во время страданий, когда всякое выражение сочувствия могло вызвать взрыв оскорблений и брани со стороны разнузданной толпы, доведенной до ярости наветами первосвященников, когда самый столп веры, апостол Петр, поколебался и отступил перед опасностью быть признанным за ученика Господня, — для этого требовалось большое мужество и безграничная любовь. Остаться верными в такие минуты было признаком великого и благородного сердца. И любовь святых жен это испытание выдержала: от креста они не ушли. До самого последнего момента, когда тяжелый камень, приваленный к дверям гроба, закрыл от них навсегда дорогой прах, они не спускали любящих глаз со своего Божественного Учителя.
Последними они оставили сад, где погребен был Господь, и за то первыми получили радостную весть о Воскресении, сначала от светозарного ангела, потом — от Самого Спасителя. Мария Магдалина, самая верная и преданная ученица Его, первая удостоена была невыразимой радости видеть воскресшего Господа. Этим явлением Господь как бы признал святость и величие женской любви.
Интересно отметить, что ни в Евангелии, ни в Деяниях и Посланиях Апостольских нет упоминания ни об одной женщине, которая была бы против Христа или против Его учения. В то время как со стороны мужчин Господь нередко встречал неверие, неблагодарность, насмешку, презрение, ненависть, которая, разрастаясь, превратилась в целое море злобы, бушевавшей вокруг креста, — со стороны женщин мы видим искреннюю преданность, трогательную заботу и самоотверженную любовь. Даже язычницы вроде Клавдии Прокулы, жены Пилата, относятся к Нему с глубоким уважением.
Почему так?
«Потому, что женщины умственно менее развиты, чем мужчины,» — скажут, конечно, последователи атеизма.
Нет, не потому, но потому, что женщины обладают более чистым и чутким сердцем, и сердцем чувствуют правду и нравственную красоту Христова учения. Для женщины часто не нужны умственные, логические доказательства: она живет более чувством и чувством воспринимает истину. Этот способ познания истины часто оказывается более надежным, более верным и более быстрым по отношению к христианству, где столько вопросов, которые открываются не пытливому, самонадеянному уму, но чистому, верующему сердцу. Ибо, как говорит апостол Павел,
Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира... чтобы посрамить сильное... Ибо написано: погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну... и обратил Бог мудрость мира сего в безумие (1 Кор. I, 27, 19, 20).
И с каким восторгом и упоением внимали женщины словам Божественного Учителя. Вспомним хотя бы Марию из Вифании, забывшую свой долг гостеприимной хозяйки и избравшую «благую часть» у ног Спасителя, чтобы слушать Его дивные речи. И как было женщинам не внимать словам Господа и не отдаваться всей душой новому, великому учению, которое возвышало женщину в одинаковое достоинство с мужчинами, ибо во Христе
несть мужеский пол, ни женский (Гал. 3, 28).
Все одинаково равны перед Богом, за всех одинаково страдал и умер Господь и все имеют одинаковое право на будущее блаженство вечной жизни. В древнем языческом мире женщина этого равенства не знала и всегда находилась в подчиненном положении, в угнетении и презрении. «Сей, столь презираемый пол», по выражению Иоанна Златоуста, жизнь которого была так полна скорби и унижения, не мог не чувствовать признательным сердцем того великого благодеяния, которое открывала перед ним христианская религия в светлых перспективах радости, любви и уважения. Вот почему с самого начала христианской истории мы встречаем на ее страницах много имен женщин, которые по твердости и искренности своей веры, по своему усердию и ревности, по своему подвижничеству не уступали великим праведникам. Имена великих мучениц Варвары, Екатерины, Параскевы, равноапостольных Ольги, Нины, подвижниц вроде Марии Египетской и многих других говорят нам о высочайших ступенях христианского совершенства и святости, которых достигли верующие женщины.
Когда Иисус испустил Свой дух, солнце уже склонялось к закату. Наступил вечер, и приближался день субботний.
Та суббота была день великий (Ин. XIX, 31),
отличаясь особенным блеском и торжественностью, потому что с ней соединялось празднование Пасхи. По-видимому, это обстоятельство беспокоило первосвященников. Люди, не считавшие осквернением начать свой праздник убийством Мессии, были серьезно встревожены тем, как бы святость следующего дня, начинавшегося при захождении солнца, не была нарушена тем, что тела висели на крестах. Поэтому, явившись к Пилату, иудеи просили перебить у распятых голени, чтобы ускорить их смерть и снять со крестов. Пилат позволил, но Господь уже умер и голени у Него не перебили. В этом уже не было необходимости. А между тем пред Пилатом явился новый проситель, желавший иметь позволение снять со креста и предать погребению тело Иисусово.
То был Иосиф Аримафейский.
Аримафея, отечество Иосифа, есть древняя Рама, место рождения пророка Самуила, город в колене Вениаминовон, упоминаемый евангелистом Матфеем (Мф. II, 18). Иосиф был богатый человек высокого характера и непорочной жизни. Великое богатство делало его лицом значительным тем более, что в то время в Иерусалиме все можно было купить за деньги, начиная от должности последнего мытаря и кончая саном первосвященника. Кроме того, Иосиф принадлежал к числу самых видных членов синедриона и вместе с другими благомыслящими советниками, вероятно, составлял оппозицию партии Каиафы. Он был тайным учеником Иисуса Христа и в последних покушениях синедриона против Спасителя, а равно и в суде над Ним не участвовал (Лк. XXIII, 51) — потому ли, что, не видя никаких средств спасти Невинного, не хотел быть свидетелем Его осуждения, или потому, что хитрость первосвященников нашла средство совершенно устранить его от этого дела. Несомненно однако, что это вынужденное бездействие было тяжело для благородного сердца, которое стыдится малодушия, — оставить без защиты невинного, даже когда нет надежды спасти его. И вот когда все было кончено и на кресте висело только бездыханное тело Спасителя, скорбь и негодование внушили Иосифу смелость. Теперь было слишком поздно заявлять о своем сочувствии к Иисусу Христу как живому Пророку; оставалось только оказать Ему последний долг дружбы и уважения — спасти от посрамления по крайней мере смертные останки Его, ибо, в противном случае, иудеи, без сомнения, бросили бы Пречистое Тело в общую яму вместе со всеми казненными преступниками.
Иосиф осмелился войти к Пилату, и просил тела Иисусова (ст. 43).
Эта решимость была сопряжена с серьезною опасностью — не со стороны Пилата, от которого можно было ожидать благосклонного решения в пользу Иисуса Христа, признаваемого им за праведника, а со стороны первосвященников, кои в малейшем знаке уважения к Спасителю видели измену своим замыслам, а на попытку погрести Его с честью могли смотреть не иначе, как на возмущение против синедриона, тем более опасное, что его предпринимал теперь знаменитый член синедриона, пример которого мог повлиять на народ, и без того приверженный к памяти Иисуса.
Однако Иосиф не остановился перед этой опасностью и, презрев страх, явился в претории римской. Его просьба была для Пилата первым известием, что Иисус Христос уже умер. Игемон удивился такой скорой смерти и, послав за сотником, спросил его, действительно ли последовала смерть и нет ли здесь обморока или летаргии. Получив надлежащий ответ, Пилат приказал отдать Тело Господа Иосифу для погребения. Хотя римляне оставляли тела распятых ими на съедение собакам и воронам, прокуратор не захотел отказать почтенному и видному члену синедриона в его просьбе, тем более, что, несомненно, чувствовал всю несправедливость своего приговора, вырванного у него первосвященниками против Иисуса Христа. Само невнимание к вражде первосвященников, которые на позволение, данное Иосифу, должны были посмотреть, как на новое для себя посрамление, было как бы жертва, которую Пилат принес памяти Праведника.
Получив позволение, Иосиф, не теряя времени, явился на Голгофу и снял Тело с креста. Вместе с ним пришел на Голгофу и другой тайный последователь Иисуса Христа, Никодим, член верховного иудейского совета, когда-то приходивший к Спасителю ночью для тайной беседы (Ин. III, 1-21). Теперь он уже не скрывался и, полный любви и сострадания, принес для погребения истинно царские дары — сто литров ароматного состава из смирны и алоя. Надо было торопиться, так как наступала суббота, когда, по закону Моисееву, каждый правоверный израильтянин должен был оставить все свои дела и пребывать в полном покое. Поэтому все церемонии иудейского погребального обряда нельзя было соблюсти; но все, что можно было сделать, принимая в расчет краткость времени, было сделано. Тело Господа было омыто чистой водой, потом осыпано благовониями и обвито четвероугольным широким платом (плащаницею). Голова и лицо были обвиты узким головным полотенцем. То и другое завязано шнурками. Часть ароматов, вероятно, была сожжена, на что есть примеры в истории иудейского погребального ритуала.
Недалеко от места распятия был сад, принадлежавший Иосифу Аримафейскому, и в ограде его, в скале, была высечена, по иудейскому обычаю, пещера для погребения. Гробницу эту Иосиф, по всей вероятности, предназначал для себя и для своего семейства, желая быть погребенным поблизости к святому городу, но в ней никто еще не был положен. Несмотря на священное значение, которое иудеи приписывали своим гробницам и погребальным пещерам, несмотря на мелочную чувствительность, с которою они уклонялись от всякого соприкосновения с умершими, Иосиф ни на миг не поколебался предоставить своему Божественному Учителю это место упокоения.
Там положили Иисуса ради пятницы Иудейской, потому что гроб был близко (Ин. XIX, 42).
Ко входу в пещеру привалили громадный камень (голаль) — предосторожность в Иудее необходимая, так как там водилось много шакалов, гиен и других хищных зверей и птиц. Едва исполнили все это, как солнце село за горами Иерусалима. Началась суббота — последняя ветхозаветная суббота. Через сутки должно было воссиять первое Воскресение Нового Завета.
Как мрачен, нерадостен был теперь этот день для учеников и друзей Господа! Скорбь наполняла всю душу, подавляла все прочие мысли, не позволяла прийти в себя, чтобы сколько-нибудь осмыслить, понять все происшедшее в его страшной неожиданности. Будущее было покрыто непроницаемым мраком; прошедшее более смущало, чем утешало. Воспоминание о чудесах Иисусовых, о Его прежнем величии, делало еще страшнее крест и гроб Его. Доселе ученики Его шли неровным, тесным, часто тернистым путем, но шли по следам Учителя, облеченного могуществом Сына Божия обращая на себя всеобщее внимание, разделяя с Ним Его славу, утешая себя величественными надеждами в будущем. И вoт путь этот внезапно приводит их к Голгофе, пресекается крестом Учителя, совершенно оканчивается Его гробом!
Положение печальное, безутешное!
Скорбь учеников Господа была бы еще не так чрезмерна, если бы они менее были уверены в Его достоинстве. Тогда она скоро могла бы превратиться в охлаждение к Тому, Кто так внезапно изменил их надеждам, подвергнув Себя смерти, а их посрамлению. Тогда страдало бы лишь обманутое самолюбие.
Но любовь и уважение к Спасителю нисколько не умалились в их признательных сердцах. Души учеников Его были соединены с Ним вечным небесным союзом. Гроб Его сделался для них святилищем, в котором заключены были все их святые помыслы, все чистые желания, вся вера.
И с этою святою любовью непрестанно смешивалась ужасная мысль: «Он умер! Он не то, чем мы почитали Его! Он не Мессия! Он, Который был и есть для нас все!..» (Сочинения Иннокентия, архиепископа Херсонского).
Казалось, все было кончено, зло торжествовало. Сомкнулись Пречистые уста, вещавшие с такой силой глаголы жизни вечной; безжизненно опустились руки, когда-то с любовию благословлявшие приходивших к Нему и исцелявшие страждущих; перестало биться великое, любящее сердце, вместившее в себе весь мир. На все легла печать смерти. И под этим холодным веянием смерти поблекли надежды учеников видеть своего дорогого Равви в ореоле славы и мессианского величия.
С какою безнадежной грустью признаются они:
А мы надеялись было, что Он есть Тот, Который должен избавить Израиля (Лк. XXIV, 21).
В тучах скорби, повисших над головами учеников, казалось не было просвета...
Но теперь мы уже знаем: минула Суббота, и лучезарная радость Воскресения осияла скорбные сердца! Воскрес Господь, воскресла погребенная правда! И ни камень, ни печати гроба, ни стража, ни вся сила ада не смогли удержать ее в темной пещере. Свет воскресения, как ослепительная молния, пронизал тучи зла. Господь воскрес и снова явился миру!
Какой великий урок для нас — урок надежды!
Как часто в жизни частной и общественной бывают положения, которые кажутся безнадежными. Особенно часто приходится переживать их христианину, порвавшему связь с мирскими стремлениями и привычками и вступившему на тесный, но прямой путь ко Христу. Весь мир вооружается против него.
Если бы вы были от мира, - предупреждает Господь Своих последователей, — то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир. Помните слово, которое Я сказал вам: раб не больше господина своего. Если Меня гнали, будут гнать и вас... В мире будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир (Ин. XV, 19-20; XVI, 33).
Вас преследует несправедливость высших, насмешка и презрение товарищей, злоба и зависть низших. Змеиный поток клеветы отравляет ваш покой. Вас называют юродивым, ханжой, святошей, лицемером. Кругом себя вы не встречаете ни дружеской поддержки, ни слов участия. В окутавшем вас мраке не видно ни одной светлой точки; кажется, нет исхода! И это может длиться годами!
Но не унывайте: вспомните урок святого Гроба. Правду можно заглушить, можно погрести, но только на время. Рано или поздно она воскреснет — это великая, живая сила! И ничто в мире не может победить ее. Нет ничего сильнее Божией правды. Она не блещет эффектами, не нуждается в декорациях, не трубит пред собою, как тщеславная ложь: это сила тихая, спокойная, но совершенно непреодолимая.
Полосы беспросветного мрака бывают и в общественной жизни. Порой ложь и зло сгущаются до такой степени, что в этой ядовитой атмосфере становится трудно дышать. Блекнет надежда, и дух невольного уныния надвигается, как кошмар, как тяжелая туча. Но вспомните урок святого Гроба. Вряд ли кому когда-либо придется переживать столь тяжелое настроение беспросветного уныния, как ученикам Спасителя в томительные часы после Его погребения; но воссиявший из гроба свет рассеял мрак уныния, и глубокая скорбь сменилась радостью Воскресения.
Это постоянное чудо торжества правды наполняет всю историю христианства.
В момент смерти Господа трудно было, по человеческим соображениям, думать, что Его дело будет продолжаться и не умрет вместе с Ним. Он оставил после Себя одиннадцать апостолов, которым поручил эту миссию:
идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари (Мк. XVI, 15).
Но кто они были? Каким влиянием они могли Пользоваться? Были ли они люди знатные, которые могли бы опираться на авторитет своего благородного происхождения, всегда имеющий вес в глазах людей? Нет, они принадлежали к самому низкому классу, классу рыбаков, поддерживавших свое убогое существование мелкой ловлей в водах Геннисаретского озера; происходили из Галилеи, считавшейся самой грубой и невежественной страной. Были ли они образованные, ученые раввины, законники, чтобы могли увлекать людей силой красноречия и логикой убеждений? Нет: самый вдохновенный и глубокомысленный из них, Иоанн, в момент своего призвания, по свидетельству Иоанна Златоуста, был безграмотным. Были ли они богаты, чтобы блеском роскоши импонировать простонародью, всегда падкому до внешних эффектов? Нет: у них были старые, рваные сети, нуждавшиеся в починке, да и те они бросили, когда пошли за Христом. Были ли они сильные, храбрые воины, чтобы распространять учение Христа силою меча, как много позднее это делали магометане, распространяя ислам? Нет: у них было два ножа, да и те Господь велел спрятать в ножны в самый критический момент.
Не забудем, кроме того, что они были напуганы фанатизмом иудейской толпы, потрясены смертью Спасителя, утратили все надежды на лучшее будущее.
И их было только одиннадцать, после избрания Матфея — двенадцать.
А против них стоял весь громадный языческий и иудейский мир с его вековой культурой, с его образованностью и ученостью, с его колоссальной военной и экономической мощью, с его сильной властью политической организованности. И этот мир они должны были победить.
Можно ли было на это надеяться?
И однако эти робкие люди, бежавшие от страха перед толпой архиерейских служителей,
пошли и — верные завету Спасителя — проповедывали везде, при Господнем содействии (Мк. XVI, 20).
При каких условиях им приходилось проповедовать, — это лучше всего разъясняет апостол Павел во 2-ом послании к Коринфянам, говоря о своих миссионерских подвигах:
Я... был в трудах, безмерно в ранах, более в темницах и многократно при смерти. От Иудеев пять раз дано мне было по сорока ударов без одного; три раза меня били палками, однажды камнями побивали, три раза я терпел кораблекрушение, ночь и день пробыл во глубине морской; много раз был в путешествиях, в опасностях на реках, в опасностях от разбойников, в опасностях от единоплеменников, в опасностях от язычников, в опасностях в городе, в опасностях в пустыне, в опасностях на море, в опасностях между лжебратиями, в труде и в изнурении, часто в бдении, в голоде и жажде, часто в посте, на стуже и в наготе (2 Кор. XI, 23-27).
И несмотря на все препятствия, уже при жизни апостолов почти во всех известных тогда странах было положено прочное основание Христовой Церкви.
А затем на борьбу с христианством поднялся весь языческий мир. Это была яростная, отчаянная борьба, борьба на жизнь и смерть. В распоряжении тогдашнего жестокого государства было множество ужасных орудий для борьбы с непокорными. Суд и преследование, допросы и пытки, огонь и раскаленное железо, побои и увечья, лишение имущества, сырые и мрачные темницы, ссылка на рудники, эту каторгу древнего мира, даже самая смертная казнь — все это одной огненной рекой устремилось на Христиан по мановению власти государственной. Мало того. Жестокость мучителей изобретала особые страшные казни для христиан. Их обливали смолой и зажигали как факелы. Целыми толпами выводили их на зрелища, и дикие голодные звери терзали беззащитных на потеху праздной, жестокой и кровожадной толпы. Все было испробовано.
Но прошло едва три столетия, и язычество рухнуло безвозвратно со всею своею политической и военной мощью, со своею философией и культурой. А христианство торжествовало полную и блестящую победу эдиктом Константина Великого. Разве это не чудо христианской веры и надежды?
Даже самые последние времена перед вторым пришествием Спасителя, когда ад мобилизует все силы зла для борьбы с Церковью, когда вера оскудеет настолько, что Сын Человеческий, пришед, едва ли найдет ее на земле, когда
попричине умножения беззакония, во многих охладеет любовь, когда друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга (Мф. XXIV, 12. 10),
— даже эти ужасные времена повсеместного мрака и злобы окончатся торжеством правды, ибо последний, самый яростный враг Церкви Христовой на земле, Антихрист,
которого пришествие, по действию сатаны, будет со всякою силою и знамениями и чудесами ложными, и со всяким неправедным обольщением погибающих (2 Фес. II, 9-10),
будет побежден.
И его Господь Иисус убьет духом уст Своих и истребит явлением пришествия Своего (2 Фес. II, 8).
А диавол, прельщавший народы,
будет ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будет мучиться день и ночь во веки веков (Откр. XX, 10).
Если так, если правда непобедима, то может ли истинный христианин унывать в самых тяжелых обстоятельствах жизни?
В настоящее время Православная Церковь переживает тяжелый кризис. Воздвигнутое на нее упорное гонение, систематическое и лукавое, смущает и тревожит даже наиболее стойких и искренних христиан. Большинство народа готово с головой погрузиться в болото материалистического невежества и распутства. Мутные волны всеобщего неверия, кажется, вот-вот захлестнут и потушат одинокие огоньки светлой веры, еще мерцающие кое-где. Невольно у многих сжимается сердце, и холод унылого сомнения закрадывается в душу. Но вспомните Гроб Господень — этот живой, говорящий, торжествующий, победоносный Гроб, — и не смутная надежда, а спокойная, совершенно непреодолимая уверенность наполнит ваше сердце и укрепит волнующуюся мысль. Церковь не может погибнуть ибо Господь создал ее, и врата ада не одолеют, ее (Мф. XVI, 18). Пусть Господь ведет нас чрез провалы и бездны неверия, чрез очистительный огонь преследования. Такова Его святая воля, Его премудрый Промысл, «глубиною мудрости человеколюбие вся строяй и полезное всем подавали». Так надо. Причины и тайные цели неведомых путей Его нам бесполезно и не должно исследовать. Нам достаточно знать, что Господь с нами во все дни до скончания века. Аминь (Мф. XXVIII, 20). Пусть Господь ведет нас через море злобы и разнузданного нечестия, где погибло все святое, все лучшее, что есть в душе и что только дает право на великое и священное звание «человек», пусть! Мы знаем, что эти волны, стоящие «сюду и сюду» и готовые поглотить нас, опасны только для самого «колесницегонителя Фараона». Это — закон нравственной жизни, закон истории. Посеянное зло, в конечном итоге, обрушивается на голову тех, кто его возрастил и воспитал. Пусть даже лично нам не суждено увидеть этот радостный момент торжества правды и Господу угодно будет призвать нас из этой жизни раньше, чем он наступит. Что за беда! Мы знаем, что этот момент неизбежен, и, если мы не увидим его здесь, на земле, то увидим его оттуда... И тогда, взглянув назад, на пройденную житейскую пучину, присоединимся к ликующему хору:
«Поим Господеви: славно бо прославися!» Если даже грозные общественные бедствия, готовые поколебать и церковь и веру Христову, не должны смущать истинного христианина и приводить его в уныние, то наши личные, частные жизненные неудачи уже совсем не заслуживают внимания. Это такие мелочи, о которых и говорить не стоит. Притом все это так изменчиво, непостоянно: сегодня — радость, завтра — горе, сегодня - удача, завтра — провал, сегодня — наверху славы, завтра — под гнетом позора и несчастья. Все течет, все меняется. Стоит только немного переждать, и обстоятельства переменятся. Снова улыбнется жизнь, забудется горе, изгладятся самые воспоминания о прошлых несчастьях.
«Когда в скорбях кто, — говорит преподобный Макарий Египетский, — или в треволнении страстей, не должен терять надежду; потому что отчаянием еще более вводится в душу грех и одебелевает в ней. А когда имеет кто непрестанную надежду на Бога, — зло как бы истончевается и воденеет в нем».
Заключим стихами одного маленького, неизвестного поэта:
Ты плачешь, ты страждешь, сестра моя милая! О, верь мне: не вечны страданья! Одна за другою развеются тучи унылые... Будь вся ты — молитва, будь вся — ожидание; Сумей лишь отдаться Христу в послушание, Сумей лишь поверить... и стихнут рыдания, И станет все ясно и тихо... О, друг мой, сестра моя милая.