Вверх
Толкование на Евангелие: Поучения Господа в Храме; три обличительные притчи: притча о злых винограда
33Выслушайте другую притчу: был некоторый хозяин дома, который насадил виноградник, обнес его оградою, выкопал в нем точило, построил башню и, отдав его виноградарям, отлучился. 34Когда же приблизилось время плодов, он послал своих слуг к виноградарям взять свои плоды; 35виноградари, схватив слуг его, иного прибили, иного убили, а иного побили камнями. 36Опять послал он других слуг, больше прежнего; и с ними поступили так же. 37Наконец, послал он к ним своего сына, говоря: постыдятся сына моего. 38Но виноградари, увидев сына, сказали друг другу: это наследник; пойдем, убьем его и завладеем наследством его. 39И, схватив его, вывели вон из виноградника и убили. 40Итак, когда придет хозяин виноградника, что сделает он с этими виноградарями? 41Говорят Ему: злодеев сих предаст злой смерти, а виноградник отдаст другим виноградарям, которые будут отдавать ему плоды во времена свои. 42Иисус говорит им: неужели вы никогда не читали в Писании: камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла? Это от Господа, и есть дивно в очах наших? 43Потому сказываю вам, что отнимется от вас Царство Божие и дано будет народу, приносящему плоды его; 44и тот, кто упадет на этот камень, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит. 45И слышав притчи Его, первосвященники и фарисеи поняли, что Он о них говорит, 46и старались схватить Его, но побоялись народа, потому что Его почитали за Пророка.
Евангелие от Матфея, глава 21, стихи 33-461И начал говорить им притчами: некоторый человек насадил виноградник и обнес оградою, и выкопал точило, и построил башню, и, отдав его виноградарям, отлучился. 2И послал в свое время к виноградарям слугу — принять от виноградарей плодов из виноградника. 3Они же, схватив его, били, и отослали ни с чем. 4Опять послал к ним другого слугу; и тому камнями разбили голову и отпустили его с бесчестьем. 5И опять иного послал: и того убили; и многих других то били, то убивали. 6Имея же еще одного сына, любезного ему, напоследок послал и его к ним, говоря: постыдятся сына моего. 7Но виноградари сказали друг другу: это наследник; пойдем, убьем его, и наследство будет наше. 8И, схватив его, убили и выбросили вон из виноградника. 9Что же сделает хозяин виноградника? — Придет и предаст смерти виноградарей, и отдаст виноградник другим. 10Неужели вы не читали сего в Писании: камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла; 11это от Господа, и есть дивно в очах наших. 12И старались схватить Его, но побоялись народа, ибо поняли, что о них сказал притчу; и, оставив Его, отошли.
Евангелие от Марка, глава 12, стихи 1-129И начал Он говорить к народу притчу сию: один человек насадил виноградник и отдал его виноградарям, и отлучился на долгое время; 10и в свое время послал к виноградарям раба, чтобы они дали ему плодов из виноградника; но виноградари, прибив его, отослали ни с чем. 11Еще послал другого раба; но они и этого, прибив и обругав, отослали ни с чем. 12И еще послал третьего; но они и того, изранив, выгнали. 13Тогда сказал господин виноградника: что мне делать? Пошлю сына моего возлюбленного; может быть, увидев его, постыдятся. 14Но виноградари, увидев его, рассуждали между собою, говоря: это наследник; пойдем, убьем его, и наследство его будет наше. 15И, выведя его вон из виноградника, убили. Что же сделает с ними господин виноградника? 16Придет и погубит виноградарей тех, и отдаст виноградник другим. Слышавшие же это сказали: да не будет! 17Но Он, взглянув на них, сказал: что значит сие написанное: камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла? 18Всякий, кто упадет на тот камень, разобьется, а на кого он упадет, того раздавит. 19И искали в это время первосвященники и книжники, чтобы наложить на Него руки, но побоялись народа, ибо поняли, что о них сказал Он эту притчу.
Евангелие от Луки, глава 20, стихи 9-19Священномученик епископ Шлиссельбургский Григорий (Лебедев). «Благовестие святого евангелиста Марка. Духовные размышления.» 1
115
И начал говорить им (Господь ученикам) притчами: некоторый человек насадил виноградник и обнес оградою, и выкопал точило, и построил башню, и, отдав его виноградарям, отлучился. И послал в свое время к виноградарям слугу — принять от виноградарей плодов из виноградника. Они же, схватив его, били, и отослали ни с чем. Опять послал к ним другого слугу; и тому камнями разбили голову и отпустили его с беcчестьем. И опять иного послал: и того убили; и многих других то били, то убивали. Имея же еще одного сына, любезного ему, напоследок послал и его к ним, говоря: постыдятся сына моего. Но виноградари сказали друг другу: это наследник; пойдем, убьем его, и наследство будет наше. И, схватив его, убили и выбросили вон из виноградника. Что же сделает хозяин виноградника ? — Придет и предаст смерти виноградарей, и отдаст виноградник другим. Неужели вы не читали сего в Писании: камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла; это от Господа, и есть дивно в очах наших (Мк. 12,1-11).
Притча о винограднике — история человеческой души.
“Некоторый человек”, насадивший виноградник, — это наш Небесный Отец, Господь и Бог. Христос в другом месте Божественного Откровения так и называет Его: “Отец Мой — виноградарь” (Ин. 15,1).
И вот Небесный Отец наш сажает во вселенной виноградник жизни. В этом громадном винограднике жизни основной Лозой насажден Сам Божественный Сын. От этой Лозы идет беcконечное число черенков. Это — человеческие души... “Я есмь Лоза, — так и говорит Христос про Себя, — а вы ветви” (Ин. 15,5).
Так Божественный Отец Божественным Сыном сажает виноградник жизни. И каждая человеческая душа есть Божественный сад, насажденный Небесным Отцом через Сына. От привития к плодоносной Лозе — Христу — на утучненной пажити Церкви, питающей душу благодатными соками, в душе наливаются гроздья жизни. Под Божиим благодатным окормлением душа распускается, как таинственный чарующий сад, с искрящимися, как цветы под солнцем жизни, способностями ума, с ароматными гроздьями беcконечно переливчатого чувства, с упругой волей, как упруга полнокровная сочность его плодов.
Так душа под Божиим благословением наливается жизнью и благоухает, и искрится, и сама полна жизни и от своей полноты дарит ее кругом.
Да, истинно, истинно, что человеческая душа по природе есть Божественный сад, лучший виноградник земли. Господь оградил душу оградой евангельского закона, чтобы ничто чуждое не могло вторгаться в Божественный сад и расхищать его. И водрузил Господь в саде души сторожевую башню — совесть, в которой ходит неподкупный и неусыпный хранитель чистоты, правды и неприкосновенности души. Наконец, сделал душу хранительницей всех плодов добра и даров благодати, чтобы была она сокровищницей, куда стекаются очистительные токи благодати и где блюдется негиблющий клад жизни (“выкопал точило”).
Насадил Господь сады души и роздал их людям для возделывания: обладайте, растите плоды, радуйтесь... Только помните, что а) сад души — Божий, и каждый человек только приставник к жизни души, рано или поздно, но неминуемо подлежащий отчету, и что б) возделывание Божия сада, рост души, плодоношение души и ее счастье — в Боге, ибо тут все — Божия стихия, от Бога Насажденная и Богом питающаяся, и вне этой стихии для души только потеря, разложение, неудовлетворенность и страдание.
Господь раздал виноградники душ, а Сам “отлучился”. Это не значит, что раздачей садов жизни кончается Его промыслительная деятельность и Бог не вмешивается в человеческие жизни. Нет напротив. Моментом отхода кончается творческая деятельность Господа и начинается Его промыслительное попечение о душе идущее как бы извне.
Отход Господа означает, что человек, получивший сад жизни уже сам взращивает его, сам творит спасение души. Ведь не развешивать же Господу по ветвям готовые плоды? Если бы Господь Сам вкладывал в человеческую душу плоды спасения, то спасение души совершалось бы автоматически, в нем не участвовала бы свободная человеческая воля и свободный труд человека и оно потеряло бы всякий смысл, обратившись в произвольный (фантастический) процесс со стороны Бога.
Итак, Бог издали надзирает за жизнями, готовый во всякий момент оказать спасительную помощь; представляет самому человеку сознательно выбирать лучшее для себя и сознательно искать и добиваться своего совершенствования.
Но это отсутствие ежедневного явного вмешательства Бога в человеческую жизнь, в силу злой воли человека, было обращено человеком в гибель для себя. Предаваясь ежедневно и ежечасно стихии зла, укрепляя ее в себе и делаясь ее послушным рабом, человек с каждым днем ослаблял связь со стихией неба, тусклым умом затемнял ее ценность, утрачивая вкус и способность свободного хождения пред лицом Бога и ставил целью жизни вместо Богоутверждения цель, более доступную человеческой ограниченности, — утверждение в жизни себя самого, т.е. утверждение самости. Происходил подмен в жизни Бога самостью. Он совершался тем легче, что на него толкало зло мира (сатана) и свое собственное внутреннее нажитое зло, которое развязывалось самостью и получало свободный разгул и удовлетворение. Человек, как продавшийся раб греха, ежедневно понукаемый злом, не испытывая ежедневных ударов от Бога, вообразил, что он сам и есть настоящий хозяин своей жизни. И, как приказчик, сбежавший с ценностями хозяина, он зажил легко и весело, думал даже, что и разумно. “Душа — моя, жизнь — моя. Способности и силы жизни — мои. Я думал, я убежден, я хочу, я делаю, я стремлюсь, я достигаю. Все от меня и мое...” Беcконечное кружение в самости!
Ограниченные умы, маленькие задачи, мелкие цели себе по плечу — так и закружилась человеческая жизнь. Если к этому прибавить угар мнимого веселья, то и совсем человеку как будто хорошо: и сытно, и понятно, и весело. А если были в жизни удары судьбы, попытки промыслительной Руки остановить зарвавшегося эгоиста и выправить жизнь, то они редко вразумляли человека.
Чаще он объяснял неудачи жизни как свои ошибки или как борьбу против него других таких же эгоистов и еще больше закреплялся в позиции узкого себялюбивого самоутверждения.
Так Бог сбрасывается со счетов жизни. При самостном утверждении жизни может ли быть Ему место в жизни, как Силе, от которой — всё, из которой — всё и в которой — всё? Конечно, нет! Богу нет места!
Из-за того, что зло прокралось в душу человека, не может не измениться природа существующего. Не перестанет же Бог быть Господином души. И не перестанет же душа, хотя бы инстинктом, сознавать, что ее природа — в Истине и Святости и что рано или поздно ей придется дать отчет в согласовании своей жизни с Истиной и Святостью... Этой природе вещей не может изменить человек своим грехом. Эта природа так или иначе заявляет о себе, хотя бы и в редчайшие моменты жизни. И человеку, чтобы отделаться от этих совсем ему ненужных “просветлений” об его истинной сущности, чтобы обезпечить себе “легкое” проживание и кружение, надо как-то истребить в себе ненужные, надоедливые и мешающие его спокойствию напоминания о его назначении.
И притча о винограднике рассказывает о нескольких этапах, проходимых душою ради подавления в себе света; этапах, заканчивающихся полным истреблением в себе стихии Бога, полным сознательным отрывом от Бога и смертью души. Притча рассказывает, как хозяин виноградника души — Бог посылает Своих слуг за плодами души. Кто эти слуги? Ангелы Господа. Ведь они и есть “служебнии дуси, в служении посылаемии за хотящих наследовати спасение” (Евр. 1,14), т.е. они, ангелы, по полномочию Господа, служат людям на их земном пути спасения.
Виды этого служения разнообразны. Среди них есть собирание добрых дел спасающегося. Откровение святого Иоанна Богослова упоминает об ангелах, собирающих подвиги святых, когда рассказывает, что Престолу Господа предстоят ангелы с чашами, полными молитв святых.
В каких формах происходит истребование ангелом добрых дел человека?
Оно совершается в разнообразных формах влияний на человеческую жизнь, которые будят сознание и совесть и подсказывают человеку, что живет он неладно, что он вертится не только в пустоте, но и во зле, и что нет в его жизни фундамента, нет добра. Все эти формы воздействия на человеческую жизнь обобщаются в поднимающемся внутри человека голосе совести: “Не так живешь... исправься...”
Причем еще надо указать, согласно Божественному слову, что все воздействие на человеческую жизнь ангела Божия, как слуги, промыслительного попечения Самого Бога о жизни, происходит наиболее благоприятные моменты жизни человека, когда, казалось бы, душе наиболее легко отозваться на Божественное напоминание и даже промыслительное вмешательство в жизнь человека. Притча обозначает эту мысль словами: “Послал (хозяин виноградника) в свое время к виноградарям слугу”. “В свое время”, т.е. во время надлежащее, наиболее благоприятное.
И вот в душу, в которой прочно возгнездилась самость — зло — и в которой забыт Бог как Хозяин жизни, начинает проникать попечительное напоминание об ее долге. Она сначала просто отмахивается от подобных неприятных напоминаний: то “ей нет времени заняться этим делом (раздумать о добром, о своем долге)” то “это ни к чему” и “так проживешь... живут же другие”, а то “успеем еще... надумаемся и об этом, вот постарше будем...” Словом, человек гонит из себя всякое добро. Оно уж чуждое ему и надоедливое, и неприятное. Человек то отмахнется, а то и прибьет непрошенную гостью — истину: “Вот еще наставница выискалась, мы сами знаем Божественное”. И истина прогоняется из души ни с чем. “Они же (виноградари), схватив его (слугу), били и отослали ни с чем”.
Таков первый этап истребления души. За ним приходит второй.
Учащающееся отмахивание души от Божиих зовов переходит в ожесточение души. Упреки совести уже начинают раздражать. Под влиянием раздражения на святое человек из состояния отмахивания переходит в нападение на него, чтобы подавить в себе всякие проблески истины.
Человек с ожесточением набрасывается на то, что было святым, что возглавляло его жизнь, и “камнями разбивает” его. “Камнями”, т.е. грубыми, тяжелыми, беcформенными ударами, исходящими от своей животной природы, человек разбивает то нежное, великое, что было в глубине души, что освещало и возглавляло жизнь. И человек с цинизмом топчет святыню, с цинизмом беcчестит ее, как будто сила зла в нем боится этой святыни как могущественной и рада случаю животной лапой ударить ее, как бы мстя ей за свою низость, за свое внутреннее ничтожество и рабство.
Так раб в отсутствие господина бьет по вещам его. Исполняется приточный образ: “опять послал к ним другого слугу; и тому камнями разбили голову и отпустили его с беcчестьем”.
После этого душа опускается на следующую ступеньку своего истребления. Зовы совести глушатся. Святое совсем не допускается душу. Оно затоптано и убито. Последний свет погас. Воцарилось и хозяйничает в человеке животное, звериное, и сам человек стал только животным и зверем. Пришло полное духовное закостенение.
Притча коротко обозначает этот этап упадка души: “И опять иного послал: и того убили”.
И притча тотчас называет следующий и длительный период душевной жизни, когда в душе, освободившейся от сторожевой башни — совести, развертывается беcшабашный, ничем не сдерживаемый разгул зла.
Зло, воцарившееся внутри человека, должно удовлетворять себя. И оно хозяйничает вовсю. Человек — жалкий и послушный раб его. В угаре кружения, ничего уже не замечая, полный тьмы и мрака разложения, человек (да уже человек ли?) стремительно летит к пропасти, к своей последней точке.
Это — период прогрессирующего распада души. Образный язык притчи коротко и выразительно изображает его словами: “И многих других то били, то убивали”.
Наконец наступает и последний этап — “этап пропасти”. Ему предшествует последнее воздействие Промысла на человеческую душу. Это непременно какое-то разительное воздействие. Господь последний раз открывает гибнущей душе Свои объятия; открывает, что ведь ради нее Он дал земле лучшее, единственное — Своего Сына и что любовь Бога Сына к падшему человеку способна покрыть все его преступленья.
Господь в этот последний зов души как бы вновь посылает к ней и ради ее преступлений Своего Сына, чтобы простить и поднять человека. В ответ на этот призыв любви душа, совсем уже утопающая в грехе, совершает последний акт своего падения: она убивает в себе Бога.
В этот момент жизни зло внушит своему рабу — человеку, что надо положить конец непрошенному вмешательству в его жизнь какой-то внешней силы, претендующей на руководящую роль в Жизни. “Сила Бога? Нет никакого Бога! И Христос — миф! Какие еще тут властители и наследники моего внутреннего? Все прочее, кроме меня самого, — сказки, обман. Долой Бога!”
И последним натиском разнузданного ума и грязного сердца Бог объявляется несуществующим, жизнь — неподотчетной Ему, и Бог выкидывается даже из мысли и сознания. “И, схватив его (Сына), убили, и выбросили вон из виноградника”.
Как только закрылась на этот раз дверь виноградника, так одновременно кончилась его жизнь. Теперь зло воцарилось в душе безраздельно и властно. Со злом воцаряется одна тьма, разложение, гибель, смерть. Бога нет в винограднике и пресекается источник жизни, потому что виноградник-то Божий и все в нем от Бога и Им существует. Нет Бога — и жизни в винограднике нет. Снято ограждение, повалена сторожевая башня, запустело, замусорилось и загнило точило.
И в бывшем саде души — смерть. Зло подточило питательные корни. Страсти высушили зелень. Облетели листья и повеяло дыханием гнили. Жизни нет. Смерть.
Так при оставленности души Богом смерть неминуема. Это — неотвратимая логика.
“Придет (Господин и Хозяин) и предаст смерти виноградарей, и отдаст виноградник другим”. Конечно, “отдаст другим”, потому что здесь нет уж сада жизни. Он вытоптан пороком и засох. И в душе мерзость запустения. В ней не только нет “Духа жизни”, в ней даже блекнут естественные душевные способности. Блекнет разрушенный ум. Загнано на узкую зловонную тропу порока смердящее чувство. Жалко, жалко пресмыкается по земле беcсильная, одряхлевшая воля.
Сад жизни насадится в новых душах, которые расположатся “при исходищих (Божиих) вод”, где “лист его не отпадает” (Пс. 1,3), где жизнь от Бога, с Ним, в Нем, к Нему и где рост обилен, цветение пышно и “плод мног”.
Господь закончил притчу словами ветхозаветного Писания. Они обращены и к тебе. Запомни их крепче! Они — общий вывод притчи.
“...Неужели вы не читали сего в Писании?” Зачем же вы забыли откровенную Истину, что “камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла”? Зачем же вы, неразумные, забываете, что краеугольный камень жизни — Бог. Как же обойтись без этого камня? Ведь рухнет все здание жизни, раз ты вынешь из-под него фундамент! Неужели не ясно?
“Это — от Господа”. Это же закон жизни! Это неминуемо.
Вверх
Святитель Василий (Преображенский), епископ Кинешемский. «Беседы на Евангелие от Марка», Глава 12, стихи 1-12. 2
Для того, чтобы правильно судить о смысле притчи, расказанной Господом в настоящем евангельском отрывке, необходимо выяснить прежде всего, к кому она относится. В главе XI (ст. 27) мы читаем:
когда Он ходил в храме, подошли к Нему первосвященники и книжники и старейшины.
С ними-то и шел дальнейший разговор, им и была рассказана притча, причем в последнем (12-м) стихе евангелист добавляет, что они поняли, что о них сказал притчу. Таким образом, из сопоставления этих мест ясно, что притча имеет в виду руководителей еврейского народа, и они-то именно разумеются в приточном образе виноградарей, отплативших хозяину виноградника за его заботы убийством его посланников. Мотив притчи взят из книги пророка Исайи, V главы, где содержится «Песнь о винограднике». Здесь мы находим те же образы и сравнения:
У Возлюбленного моего был виноградник на вершине утучненной горы, и Он обнес его оградою, и очистил его от камней, и насадил в нем отборные виноградные лозы, и построил башню посреди его, и выкопал в нем точило, и ожидал, что он принесет добрые грозды, а он принес дикие ягоды. И ныне, жители Иерусалима и мужи Иуды, рассудите Меня с виноградником Моим. Что еще надлежало бы сделать для виноградника Моего, чего Я не сделал ему? Почему, когда Я ожидал, что он принесет добрые грозды, он принес дикие ягоды? Итак Я скажу вам, что сделаю с виноградником Моим: отниму у него ограду, и будет он опустошаем: разрушу стены его, и будет попираем, и оставлю его в запустении.
И дальше пророк дает совершенно определенное пояснение притчи:
Виноградник Господа Саваофа есть дом Израилев, и мужи Иуды — любимое насаждение Его. И ждал Он правосудия, но вот — кровопролитие; ждал правды, и вот - вопль (Ис. V, 1-7).
Таким образом, смысл притчи совершенно ясен: виноградник — народ еврейский, виноградари — его духовные руководители, первосвященники и книжники.
Объяснение других подробностей дает святитель Василий Великий в своем толковании на книгу пророка Исайи.
«Под оградою, — говорит он, — можно разуметь законные заповеди, которые Бог дал народу до введения в „землю одержания“. А поелику закон дан чрез Ангелов рукою ходатая (Гал. III, 19), то, может быть, подразумевается охранение Ангелов, стрегущих пределы Израиля... Столп или башня, созданная посреди, очевидно, есть храм, водруженный среди Иудеи... Точило же — самая Синагога Иудейская, служившая прообразом Церкви Божией и дававшая предуготовление с помощью Закона и предварительное поучение в благочестии».
Слуги, посланные Господином к виноградарям принять плоды виноградника, которых последние то били, то убивали, очевидно, посланные богом к Израилю пророки Ветхого Завета, властно возвышавшие свой голос среди всеобщего нечестия и требовавшие плодов праведной жизни. Немногие из них кончили жизнь естественною смертью. Исайя был перепилен деревянною пилою, Иеремия брошен в ров, наполненный нечистотами, и почти все они так или иначе пострадали от главарей народа Израильского.
Единственный любезный Сын Господина виноградника, посланный напоследок, — Сам Господь Иисус Христос, единородный Сын Божий.
Здесь Спаситель из области исторической притчи и образов прошлого переходит уже к пророчеству, предсказывая Свою судьбу и близкую смерть от руки первосвященников и старейшин еврейских. И как скоро должен был осуществиться этот заговор виноградарей, говорящих друг другу:
пойдем, убьем его, и наследство будет наше. Через каких-нибудь несколько дней после приведенного разговора тот же евангелист уже сообщает, что искали первосвященники и книжники, как бы взять Его хитростью и убить (Мк. XIV, 1).
Перед нами, таким образом, проходит в притче вся история народа еврейского в его отношении к домостроительству человеческого спасения.
Сначала — возлюбленный Богом, избранный народ, предназначенный к тому, чтобы спасти все человечество, беспомощное в своем грехопадении, и получивший все нужные для этого средства. Ему дан был Синайский закон, точно определявший правила жизни и поведения и бывший для него оградой, препятствовавшей слиться с другими языческими народами и раствориться в окружавшем его море религиозных суеверий и идолопоклонства. Он имеет собственный храм, запечатленный уже при создании явлением особой силы и благоволения Господа Саваофа. Этот храм служил как бы сторожевой башней, где на страже чистоты веры и жизни народной должны были стоять священники и левиты, назначенные для этого самим Богом. Наконец, вся религиозно-теократическая организация народа еврейского была для него как бы точилом, то есть прессом для выжимания сока из виноградных ягод. Подобно тому как сочные гроздья винограда, проходя через точило, давали ароматное вино, так искренно верующий и ревностный израильтянин, подчиняясь богослужебному ритуалу и религиозному укладу жизни древней общины, мог выявить и воспитать в себе все лучшие качества духа, требуемые законом Иеговы.
Что еще надлежало бы сделать для виноградника?.. Все было сделано.
И однако вместо добрых гроздьев он принес дикие ягоды.
Идолопоклонство, самые чудовищные культы Востока с их разнузданной жестокостью и сладострастием постоянно отвлекали массу еврейского народа от почитания истинного Бога. Патриархальные традиции общественной жизни, строгие правила семейного уклада часто уступали место половой распущенности, чувственности, алчности к наживе, лживости, вероломству и другим порокам. С какою горечью говорят об этом упадке народного духа пророки, эти посланники Божий, не жалевшие ни сильных слов, ни собственной жизни, чтобы призвать своих собратьев к покаянию! Все было напрасно. Народ или не слушал их речей, или, разъяренный обличениями, предавал их мучительной смерти.
Великий Искупитель человечества Господь Иисус Христос, единородный Сын Божий, посланный на землю для спасения людей, был распят тем же неблагодарным народом.
Вместо правды — вопль; вместо правосудия — кровопролитие...
Убийствами платил Израиль Богу за Его покровительство и заботы.
Это был великий грех пред Богом не только потому, что в нем сказывалась черствая неблагодарность порочного сердца, и не только потому, что убийство посланников Божиих было дерзким мятежным восстанием против Самого Бога, но и потому, что убийство само по себе считалось величайшим преступлением против Закона Божия.
Не убивай, — гласила шестая заповедь Синайского Законодательства, и за нарушение этой заповеди грозила смертная казнь. Кто ударит человека так, что он умрет, да будет предан смерти, - таково было постановление закона (Исх. XXI, 12), подтвержденное позднее в книге Левит: Кто убьет какого-либо человека, тот предан будет смерти (Лев. XXIV, 17). Проклят, кто тайно убивает ближнего своего!.. Проклят, кто берет подкуп, чтоб убить душу и пролить кровь невинную, — еще грознее предостерегает Второзаконие (Втор. XXVII, 24-25).
Даже неумышленное убийство по неосторожности могло навлечь на случайного убийцу смерть от руки мстителя, которым, обыкновенно, являлся ближайший родственник убитого. Он мог спастись только в одном из так называемых городов убежища, куда он имел право скрыться,
дабы мститель за кровь в горячности сердца своего не погнался за убийцею и не настиг его... между тем как он не подлежит осуждению на смерть, ибо не был врагом ему... Но намеренного убийцу ничто не могло спасти. Если кто [у тебя] будет врагом ближнему своему и будет подстерегать его, и восстанет на него и убьет его до смерти, и убежит в один из городов тех, то старейшины города его должны послать, чтобы взять его оттуда и предать его в руки мстителя за кровь, чтоб он умер; да не пощадит его глаз твой; смой с Израиля кровь невинного, и будет тебе хорошо (Втор. XIX, 6, 11-13).
Еще подробнее говорит об этом книга Числа:
Если кто ударит кого железным орудием так, что тот умрет, то он убийца: убийцу должно предать смерти; и если кто ударит кого из руки камнем, от которого можно умереть, так что тот умрет, то он убийца: убийцу должно предать смерти; или если деревянным орудием, от которого можно умереть, ударит из руки так, что тот умрет, то он убийца: убийцу должно предать смерти; мститель за кровь сам может умертвить убийцу: лишь только встретит его, сам может умертвить его; если кто толкнет кого по ненависти, или с умыслом бросит на него что-нибудь так, что тот умрет, или по вражде ударит его рукою так, что тот умрет, то ударившего должно предать смерти: он убийца; мститель за кровь может умертвить убийцу, лишь только встретит его (Чис. XXXV, 16-21).
Когда первое убийство осквернило землю и пролилась первая невинная кровь, когда Каин убил Авеля, Господь грозным проклятием покарал убийцу.
И сказал [Господь]: что ты сделал? голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли; и ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей; когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле (Быт. IV, 10-12).
Это строгое отношение к убийству вполне понятно. Вряд ли может быть более тяжелое преступление, чем намеренное, по злобе, пролитие крови и лишение жизни ближнего.
По взгляду ветхозаветного закона, пролитая в убийстве кровь оскверняла землю.
Не оскверняйте земли, - завещал Господь Израилю, - на которой вы [будете жить]; ибо кровь оскверняет землю, и земля не иначе очищается от пролитой на ней крови, как кровью пролившего ее. Не должно осквернять землю, на которой вы живете, среди которой обитаю Я; ибо Я Господь обитаю среди сынов Израилевых (Чис. XXXV, 33-34).
Убийство человека — это дерзкое восстание против Бога и нарушение планов Его домостроительства. По неисповедимому совету мудрости Своей, Господь определил для каждого человека земную жизнь, чтобы в рамках и условиях этой жизни человек мог достигать высшей и единственной цели своего существования — единения с Богом. Почему для достижения этой цели Господу угодно было положить путь земной жизни с ее горестями и страданиями — мы этого точно не знаем, ибо это скрыто в предвечном плане миротворения, но мы знаем наверное, что за пределами нашей жизни уже не может быть нравственного развития или исправления жизни, и процесс освящения человека или духовного приближения его к Богу прерывается смертью. За порогом смерти человеку остается только получить возмездие за то добро или зло, которое он сделал, будучи в теле. Убийство или насильственное отнятие жизни нарушает этот план Божий, преждевременно и произвольно вырывая человека из тех условий, в которые Господь его ставит для его спасения. Таким образом, убийство есть грех не только против человека, но еще более против Бога, как дерзкое и грубое вмешательство в деятельность Божественного Промысла, ведущего человека к вечному блаженству.
Убийство человека есть дерзость против Творца еще и потому, что каждый человек носит в себе образ Божий. Мотив этот ясно указывает Священное Писание, когда говорит:
кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека: ибо человек создан по образу Божию.
Убийство есть великий грех против общества, против Церкви, против Царства Божия. Мы знаем, что основой всех этих форм человеческой жизни служит любовь. Любовь, как цемент, объединяет человечество, ведя его к высшей точке того мирового блаженного единства, когда будет Бог всяческая во всех. Всякое проявление злобы, противодействуя любви, выщелачивая этот цемент из постройки Царства Божия, разлагает человечество, вносит рознь и препятствует, таким образом, достижению идеала общечеловеческого счастья. Убийство как проявление злобы есть поэтому грех против всего человечества, как препятствие на его пути к блаженству и единению с Богом. К этому следует еще добавить, что из всех проявлений злобы убийство есть самое сильное, самое злостное и потому самое вредное.
Наконец, убийство есть грех опасный и великий еще и потому, что это — грех непоправимый. Кражу можно исправить, вернув украденное, обиду можно заставить забыть, заслужив прощение, грубое слово можно загладить нежностью и лаской — убийство ничем поправить невозможно. Можно раскаяться, тяжелым подвигом вымолить прощение Божие, но вернуть жизнь убитому — не в нашей власти. Вот почему грех убийства всегда останется пятном и страшной тяжестью на совести.
Однажды к великому старцу пустыни, авве Зосиме, пришел атаман шайки разбойников, гроза проезжих караванов, наводивший ужас на всю окрестность своими дерзкими набегами.
— Авва, — сказал он, — я прошу иноческого пострига...м
Вверх
Старец взглянул на него с удивлением.
— Не удивляйся, — продолжал разбойник грустно, — меня замучила совесть... В последнем набеге на персидский караван мы убили двух женщин... У одной из них на руках был маленький ребенок. Нам невозможно было с ним возиться, и, чтобы малютка не страдал, я перерезал ему горло... С тех пор я не знаю покоя... Он все время стоит у меня перед глазами... окровавленный, трепещущий... Я не могу больше переносить! Я измучился... Старец, постриги меня! Может быть, мне удастся трудами и молитвою заслужить прощение у Бога!
Преподобный Зосима постриг атамана в иноки.
Прошло девять лет. Новый инок удалился в самый уединенный уголок пустыни и там в сырой, угрюмой пещере весь отдался покаянному подвигу. Он не жалел себя: самые суровые подвиги, самые тяжелые истязания, какие только изобрела аскетическая дисциплина восточных пустынь, нес он с готовностью и усердием. Только в этом напряжении всех сил, в страшном утомлении и изнурении подвижничества удавалось ему порой заглушить внутреннюю боль совести.
Но в один день он снова пришел к преподобному Зосиме. Отдай мне мои мирские одежды, - сказал он. - Я хочу вернуться в мир...
— Сын мой! Что с тобой? Почему?
— Авва, авва! Я не могу успокоиться... Передо мной опять зарезанный младенец... В его глазах упрек, как будто он спрашивает: зачем ты убил меня?.. Господь не приемлет моего покаяния. Я хочу отдать себя суду и понести то, что я заслужил. Может быть, Господь простит меня!
Он надел свои прежние одежды, сам предал себя в руки правосудия и был усечен мечом.
Пролитая кровь вопиет к небу об отмщении.
В новозаветном христианстве заповедь об убийстве получила дальнейшее расширение и развитие. Как и во всех Своих заповедях, Господь старается не столько предупредить внешние злые поступки, сколько пресечь самый корень греха, гнездящийся в сердце человека. Вот почему Евангелие запрещает не только убийство как высшее проявление злобы, но и все сравнительно мелкие обнаружения этого чувства, однородные по своей внутренней природе.
Вы слышали, — говорит Господь, — что сказано древним: не убивай, кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: «рака» (пустой человек), подлежит синедриону; а кто скажет: «безумный», подлежит геенне огненной (Мф. V, 21-22).
Таким образом, запрещаются все проявления злого чувства не только в действиях, но и в словах, ибо злоба, как и всякая другая страсть, проходит три фазиса своего развития — мысль, слово и дело — и во всех этих формах остается одинаково опасной и греховной. Злая мысль легко переходит в злое слово, которое, в свою очередь, также легко вызывает злое действие, причем качественной разницы в этих трех моментах нет.
Как часто мы забываем эту заповедь Спасителя и какие превратные понятия о злых словах и брани установились в русской жизни! Всегда снисходительные ко всем видам порока, мы почти не считаем сквернословия и брани за грех, а порой готовы видеть в этом даже какое-то молодечество, удальство русской натуры. «Брань на вороту не виснет», «милые бранятся — только тешатся», «бранят - дарят» - все эти пословицы действительно выражают взгляд и настроения русского народного духа, хотя, конечно, их нельзя назвать произведениями народной мудрости.
И кажется, ни в одном народе жизнь не засорена до такой степени этим мутным потоком ругани, как жизнь народа русского. Вряд ли на земном шаре найдется язык, столь виртуозный в изобретении самых ужасных, часто кощунственных, богохульных ругательств, как наш родной язык, этот великий, могучий, правдивый и свободный, по выражению Тургенева, русский язык. Эта всюду висящая в воздухе брань, эта привычка сдабривать почти каждое слово трехэтажными проклятиями некоторым писателям кажется даже неотъемлемой чертой русского народного темперамента.
У Станюковича в его «Морских рассказах» есть такая сцена: на военном клипере «Забияка» отдан приказ не ругаться.
- Осмелюсь доложить, — возражал один из боцманов, - что вовсе отстать никак невозможно, ваше благородие, как перед истинным Богом докладываю. Дозвольте хучь тишком... Чтобы, значит, честно, благородно, ваше благородие!..
И после этого разговора из уст его льется опять та вдохновенная импровизация ругани, которая стяжала ему благоговейное удивление всей команды...
И это кажется вполне естественным. Иначе и быть не может. Так привыкают люди к курной избе, где к человеческим испарениям примешивается вонь телят и ягнят, зимующих вместе с хозяевами. От этой вони даже теплее кажется... Так можно привыкнуть и к сквернословию и совершенно не замечать его в атмосфере окружающей жизни.
А между тем это великий грех.
Главный вред сквернословия и ругани заключается в том, что в них выражается злобное чувство, вносящее вражду и разделение. Когда укоризненные слова и обличения идут от любящего сердца, тогда они часто полезны, ибо любовь чувствуется и сквозь внешне грубую оболочку укоризны и действует на отзывчивое сердце благотворно. В писаниях пророков мы находим необычайно резкий тон обличений; великие подвижники-старцы часто делали очень суровые выговоры своим ученикам, и, однако, эти выговоры не уязвляли самолюбия и впоследствии вспоминались только с благодарностью, ибо в них была великая любовь и сердечная забота о пользе ближнего. Таким образом, не сами по себе бранные слова дурны, а заключающееся в них злое чувство. Здесь, как и во всех других случаях, оценивается в христианстве не столько внешняя форма, сколько внутреннее содержание. Но в обычном у нас бранном словоизвержении, конечно, нет и тени любви; есть только злоба и распущенность грубой натуры, не желающей считаться с чувством окружающих людей. В этом виде брань является, вне всякого сомнения, элементом гниения и распада жизни, и в этом кроется ее величайшая опасность, не говоря уже о том огрубении души, которое бывает ее неизбежным последствием для самого человека, подверженного этой страсти.
Всякое проявление злого чувства, особенно в убийстве, есть нарушение шестой заповеди и потому преступно. Об этом вряд ли возможен Спор. Но есть одна форма убийства, по отношению к которой нет общего согласия взглядов даже среди верующих христиан. Это - убийство на войне. В то время, как одни считают убийство этого рода одинаково предосудительным наравне со всеми прочими его видами, другие, наоборот, военное убийство считают чуть ли не добродетелью, ибо в нем выражается патриотизм и геройство. Как разрешить это противоречие?
Посмотрим, какие основания для того имеются в Священном Писании.
В Ветхом Завете убийство, как мы уже знаем, было строго запрещено особою заповедью Божиею. И в то же время на всем протяжении ветхозаветной истории мы постоянно встречаем убийства, не только не наказанные Богом, но совершенные во имя исполнения Его воли и потому не противоречащие нравственному закону.
Вождь и законодатель еврейского народа, Моисей, начинает свою деятельность убийством.
Когда Моисей вырос, случилось, что он вышел к братьям своим [сынам Израилевым] и увидел тяжкие работы их; и увидел, что Египтянин бьет одного Еврея из братьев его, [сынов Израилевых]. Посмотрев туда и сюда и видя, что нет никого, он убил Египтянина и скрыл его в песке (Исх. II, 11-12).
Во время сорокалетнего странствия евреев по пустыне, когда Израиль жил в Ситтиме, начал народ блудодействовать с дочерями Моава. И воспламенился гнев Господень на Израиля и началось великое поражение народа...
И вот, некто из сынов Израилевых пришел и привел к братьям своим Мадианитянку, в глазах Моисея и в глазах всего общества сынов Израилевых, когда они плакали у входа скинии собрания. Финеес, сын Елеазара, сына Аарона священника, увидев это, встал из среды общества и взял в руку свою копье, и вошел вслед за Израильтянином в спальню и пронзил обоих их, Израильтянина и женщину в чрево ее: и прекратилось поражение сынов Израилевых... И сказал Господь Моисею, говоря: Финеес, сын Елеазара, сына Аарона священника, отвратил ярость Мою от сынов Израилевых, возревновав по Мне среди их, и Я не истребил сынов Израилевых в ревности Моей; посему скажи: вот, Я даю ему Мой завет мира, и будет он ему и потомству его по нем заветом священства вечного, за то, что он показал ревность по Боге своем и заступил сынов Израилевых (Чис. XXV, 6-8, 10-13).
История завоевания земли Ханаанской и весь период Судей полны также убийствами, иногда предательскими и коварными.
Когда сыны Израилевы опять стали делать злое пред очами Господа, и укрепил Господь Еглона, царя Моавитского... Он собрал к себе [всех] Аммонитян и Амаликитян... и поразил Израиля... И служили сыны Израилевы Еглону... восемнадцать лет. Тогда возопили сыны Израилевы к Господу, и Господь воздвигнул им спасителя Аода, сына Геры... Аод сделал себе меч с двумя остриями, длиною в локоть, и припоясал его под плащом своим к правому бедру, [и пришел], и поднес дары Еглону, царю Моавитскому; Еглон же был человек очень тучный... Аод вошел к нему: он сидел в прохладной горнице, которая была у него отдельно. И сказал Аод: у меня есть до тебя, [царь], слово Божие. [Еглон] встал со стула [пред ним]. [Когда он встал,] Аод простер левую руку свою и взял меч с правого бедра своего и вонзил его в чрево его, так что вошла за острием и рукоять, и тук закрыл острие, ибо Аод не вынул меча из чрева его... Придя же [в землю Израилеву, Аод] вострубил трубою... и сошли с ним сыны Израилевы с горы... И сказал им: идите за мною, ибо предал Господь [Бог] врагов ваших Моавитян в руки ваши (Суд. III, 12-17, 20-22, 27-28).
Когда другой угнетатель Израильского народа, военачальник Иавина, царя Ханаанского, Сисара, был разбит Вараком в бою у потока Киссон, он убежал пеший в шатер Иаили, жены Хевера Кенеянинп.
И вышла Иаиль навстречу Сисаре и сказала ему: зайди, господин мой, зайди ко мне, не бойся. Он зашел к ней в шатер, и она покрыла его ковром... [Сисара] сказал ей: стань у дверей шатра, и если кто придет и спросит у тебя и скажет: «нет ли здесь кого?», ты скажи: «нет». Иаиль... взяла кол от шатра, и взяла молот в руку свою, и подошла к нему тихонько, и вонзила кол в висок его так, что приколола к земле; а он спал от усталости — и умер (Суд. IV, 18, 20-21).
При завоевании Ханаана население покоренных городов почти сплошь вырезывалось без различия пола и возраста. При описании взятия Македа, Ливны, Лахиса, Еглона, Хеврона, Давира и др. мы неизбежно встречаем в книге Иисуса Навина одно и то же примечание, как припев рапсодии: и взяли город, и поразили его мечом, и царя его, и все дышащее, что находилось в нем; никого не оставили, кто уцелел бы (Нав. X).
Это делалось во исполнение воли Божией, которую Господь иногда выражал открыто через пророков. Так в Первой книге Царств мы читаем:
И сказал Самуил Саулу: ... Так говорит Господь Саваоф: ...иди и порази Амалика [и Иерима] и истреби все, что у него... и не давай пощады ему, но предай смерти от мужа до жены, от отрока до грудного младенца, от вола до овцы, от верблюда до осла... Но Саул и народ пощадили Агага и лучших из овец и волов и откормленных ягнят... (1 Цар. XV, 1-3, 9).
За это непослушание первый царь Израильский был строго наказан:
И сказал Самуил Саулу: ... Зачем же ты не послушал гласа Господа... и сделал зло пред очами Господа? ...непокорность есть такой же грех, что волшебство, и противление то же, что идолопоклонство; за то, что ты отверг слово Господа, - и Он отверг тебя, чтобы ты не был царем [над Израилем].., Потом сказал Самуил: приведите ко мне Агага, царя Амаликитского... И разрубил Самуил Агага пред Господом в Галгале... И... печалился Самуил о Сауле, потому что Господь раскаялся, что воцарил Саула над Израилем (1 Цар. XV, 16, 19, 23, 32, 33, 35).
Такого рода примеров, когда убийство совершалось с соизволения Божия и даже по повелению Господа, в Ветхом Завете чрезвычайно много. Но, присматриваясь ко всем этим случаям, мы замечаем здесь всегда одну неизменную черту: все убийства такого рода, не вызывающие гнева Божия, не имеют мотивов личного характера. Они совершаются не по злобе, не в пылу гнева и вражды, не для корысти и не для личной выгоды, но или для пользы народа или по повелению Божию, как наказание за грех. Таким образом, ясно, что в Ветхом Завете убийство на войне допускалось и не считалось преступлением, ибо воюющие сражались, конечно, не для себя, но для пользы народа или же во имя послушания воле Божией.
В Священном Писании Нового Завета, к сожалению, нет столь прямых указаний того, как христианин должен относиться к войне. Господь упоминает иногда о войне в Своих притчах (см Лк. XIV, 31), но говорит о ней совершенно объективно, не высказывая Своего взгляда на ее нравственную сторону. Думается, во всяком случае, что, если бы этот взгляд противоречил ветхозаветной точке зрения, то так или иначе это должно было отразиться в речах Спасителя, ибо неясность в этом пункте ставила бы последователей нового учения иногда в совершенно безвыходное положение. Как бы то ни было, прямого запрещения участвовать в войне в словах и притчах Господа мы не находим.
Когда к Иоанну Крестителю приходили воины с вопросом, что должны они делать для своего спасения, он не потребовал от них, чтобы они оставили свое занятие, но сказал им только:
никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованьем (Лк. III, 14).
В древней христианской церкви вопрос о военной службе, по-видимому, не возбуждал никаких сомнений, и христиане находили для себя вполне возможным нести эту службу даже в войсках языческих императоров; ко времени Константина Великого в римской армии существовали уже целые когорты, составленные исключительно из христиан. Не считала эту профессию нравственно позорной и Православная церковь, причисляя к лику святых многих воинов, как, например, Георгия Победоносца, Савву Стратилата, Феодора Стратилата, святого Севастиана, Иоанна Воина и многих других.
У святителя Афанасия Великого мы находим даже одобрение военной службе. Чем объясняется такая разница в отношениях христианства к простому убийству и к убийству на войне? Понять это нетрудно, если принять в соображение, что в убийстве на войне нет того, что составляет сущность греха, — нет злой воли. С религиозной точки зрения смерть сама по себе не есть зло. Это только порог между двумя мирами, это — простой переход из одной формы бытия в другую. Злом смерть и убийство становятся лишь тогда, когда они являются результатом ненависти, злого чувства, злой воли. Но ведь солдат, который отправляется на войну, совершенно не имеет ни злого чувства, ни злой воли. Защищая родину, он только исполняет свой долг, инстинкт которого вложен Творцом даже в птицу, защищающую свое гнездо; принимая на себя покорно все тяжести и невзгоды походной жизни, он безропотно несет крест одного из величайших несчастий, которое Господу угодно иногда посылать для вразумления людей.
Не следует забывать, что война есть несчастье, и притом несчастье народное, стихийное, не зависящее от воли отдельных личностей. Поэтому и самый вопрос о праве человека вести войну ставится неправильно. Это почти равносильно вопросу: имеем ли мы право быть сосланными в Сибирь или подвергнуться землетрясению и свалиться в пропасть? Нравственный вопрос здесь не о праве, а о том, желаем ли мы разделить несчастье, обрушившееся на наш народ, вместе со всеми или предпочитаем уклониться от этого, предоставив нести его другим. Люди с чуткой совестью живо сознавали эту обязанность - друг друга тяготы носите - в минуту общественных бедствий. Это именно сознание долга пред народом заставило известного нашего писателя В. М. Гаршина вступить в ряды русской армии во время русско-турецкой войны 1877-1878 годов.
Но если война — народное бедствие, то, очевидно, на каждом из нас лежит обязанность предотвращать ее, насколько это от нас зависит. Каким образом?
Война — это грозовая туча, образующаяся из испарений зла.
Мелкие, злые, противонравственные деяния отдельных лиц, постепенно накапливаясь, подготовляют грозу войны так же неизбежно, как водяные испарения образуют облака. Это вовсе не мистика, а просто реалистическое объяснение. Обычными причинами современных войн служит или погоня за рынками, за наживой, или национальное властолюбие. Поэтому каждый человек, живущий материалистическими интересами личной выгоды, честолюбия, славолюбия, властолюбия и т.д., уже тем самым подготовляет ту общественную атмосферу личности и эгоизма, которая, сталкиваясь с эгоизмом других народов, рождает войну. Таким образом, на каждом человеке, делающем зло или нарушающем заповеди Божий, лежит ответственность за войну, и уклониться от этой ответственности не имеет права никто, ибо он был в своей мере виновником войны, из-за своих противонравственных деяний и греховной жизни.
Отсюда вывод: жизнь во Христе, жизнь праведная, в соблюдении заповедей Божиих есть лучшее средство предупреждать войну, и в этом состоит обязанность каждого гражданина, действительно заботящегося о благосостоянии своей страны и своего народа.
Кроме того, мы знаем, что Спаситель, по Его собственным словам, приходил не за тем, чтобы нарушить закон, но чтобы его исполнить.
Вверх
[1] Епископ Шлиссельбургский Григорий (Лебедев). Проповеди, „Благовестие святого евангелиста Марка“, письма к духовным чадам. М., "Отчий дом", 1996, сc. 340-346.
[2] Святитель Василий (Вениамин Сергеевич Преображенский), епископ Кинешемский. "Беседы на Евангелие от Марка." М.: "Отчий дом", 2004, сc. 228-235.
