Ибо все, водимые Духом Святым, суть сыны Божии. Потому что вы не приняли духа рабства, чтобы опять жить в страхе, но приняли Духа усыновления, Которым взываем: «Авва, Отче!» Сей самый Дух Божий свидетельствует духу нашему, что мы — дети Божии.
20Тогда приступила к Нему мать сыновей Зеведеевых с сыновьями своими, кланяясь и чего-то прося у Него.
21Он сказал ей: чего ты хочешь? Она говорит Ему: скажи, чтобы сии два сына мои сели у Тебя один по правую сторону, а другой по левую в Царстве Твоем.
22Иисус сказал в ответ: не знаете, чего просите. Можете ли пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым Я крещусь? Они говорят Ему: можем.
23И говорит им: чашу Мою будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься, но дать сесть у Меня по правую сторону и по левую — не от Меня зависит, но кому уготовано Отцем Моим.
24Услышав сие,прочие десять учеников вознегодовали на двух братьев.
25Иисус же, подозвав их, сказал: вы знаете, что князья народов господствуют над ними, и вельможи властвуют ими;
26но между вами да не будет так: а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою;
27и кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом;
28так как Сын Человеческий не длятого пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих.
35Тогда подошли к Нему сыновья Зеведеевы Иаков и Иоанн и сказали: Учитель! мы желаем, чтобы Ты сделал нам, о чем попросим.
36Он сказал им: что хотите, чтобы Я сделал вам?
37Они сказали Ему: дай нам сесть у Тебя, одному по правую сторону, а другому по левую в славе Твоей.
38Но Иисус сказал им: не знаете, чего просите. Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь?
39Они отвечали: можем. Иисус же сказал им: чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься;
40а дать сесть у Меня по правую сторону и по левую — не от Меня зависит, но кому уготовано.
41И, услышав, десять начали негодовать на Иакова и Иоанна.
42Иисус же, подозвав их, сказал им: вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими.
43Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будем вам слугою;
44и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом.
45Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих.
Священномученик епископ Шлиссельбургский Григорий (Лебедев). «Благовестие святого евангелиста Марка. Духовные размышления.»
1
107
Тогда подошли к Нему сыновья Зеведеевы Иаков и Иоанн и сказали: Учитель! мы желаем, чтобы Ты сделал нам, о чем попросим. Он сказал им: что хотите, чтобы Я сделал вам ? Они сказали Ему: дай нам сесть у Тебя, одному по правую сторону, а другому по левую, в славе Твоей. Но Иисус сказал им: не знаете, чего просите. Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь? Они отвечали: можем. Иисус же сказал им: чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься; а дать сесть у Меня по правую сторону и по левую — не от Меня зависит, но кому уготовано (Мк. 10,35-40).
Опять просьба любви. И совсем естественная просьба!
Ну, кто же не хочет быть ближе к любимому? Только о близости к Любимому ученики мыслят по-земному. Они думают что близость по любви раздается как внешняя награда. Одного посадить по правую сторону, другого — по левую сторону...
Так как это была просьба любви, а не происки тщеславия, то Господь не отклоняет с негодованием самой просьбы, как Он с негодованием отверг человеческие мысли Петра, извращавшие Его учение (Мк.8,33), а с терпеливостью выправляет ошибочный взгляд учеников.
Значит, желание любви, желание быть ближе не устраняется но искательству любви указывается лучшая, высшая форма и лучший способ достигнуть искомого. Господь выясняет, что нужно для близости к Нему по любви. Для этого нужна внутренняя близость, а внутреннюю близость создает единство пути ученика с Христовым путем.
И Господь указывает всю неминуемость единства пути для любящего и ушедшего за Ним. Путь Христа — путь Креста и страданий, и когда ученик пойдет по тому же пути, он сольется душой со Христом.
Господь и говорит, что для Иакова и Иоанна, раз они идут за Ним, неминуемо пить чашу, которую Он пьет, и креститься крещением, которым Он крещается. “Чашу, которую Я пью, будете (неминуемо будете) пить, и крещением, которым Я крещусь, будете (неминуемо будете) креститься...”
Конечно, под чашей Христос разумел чашу страданий, а под крещением — крещение огнем подвига. Ты уже знаешь, что то и другое (страдания и подвиг) неразлучны с христианским путем (ср.Мк.8,34; 9,49), и, значит, всякий, кто идет путем подвига и страданий, идет за Христом, и чем решительнее он идет, тем он ближе ко Христу, потому что Христос на этом же пути, и, следовательно, таковой как бы приближается ко Христу.
Так единство пути создает внутреннюю близость ко Христу и рост близости определяется степенью продвижения ученика к Учителю и Господу. Ты больше прошел путем подвига, и ты больше внутренне усвоил Христа, больше приблизил к Нему свое сердце — и, конечно, Он ближе к тебе.
Значит, — не внешняя награда и не внешнее дарование обезпечивают первое место у Господа. Даже не Господь дарит это место, почему Он и сказал: “А дать сесть у Меня по правую сторону и по левую — не от меня зависит” (ст.40). А зависит это от идущего и приближающегося.
Нелицеприятный Божий Суд только констатирует (свидетельствует) успех достигнувшего и степень его близости. А так как в предвечной мысли Отца Небесного по Божественному Предведению известны все земные подвижники, бегущие на ристалище к Божию Царству, и ведома степень их душевных достижений, то “первые“ достигающие, конечно, уже определились для Божия Суда и таковые как бы ”уготовались", хотя бы они еще и не родились.
Вот почему и добавил Господь: “Дать сесть у Меня по правую сторону и по левую — не от Меня зависит, но кому уготовано” (Мк. 10,40).
108
И, услышав, десять начали негодовать на Иакова и Иоанна. Иисус же, подозвав их, сказал им: вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих (Мк. 10,41-45).
Почему бы и им не сидеть по правую и левую сторону? Разве они меньше любят?
Если бы десять действительно понимали, что Иаков и Иоанн сами не знают, чего просят, и, значит, если б они негодовали на неуместимость просьбы двоих, то Господу не потребовалось бы выправлять и их ошибочную мысль, а следовало бы похвалить их истинность. Между тем Господь подзывает негодующих и, проясняя их мысли, всем ученикам еще раз раскрывает учение о непохожести Своего Царства на царства земные и о разности порядков обоих царств.
В соответствии со сказанным раньше о противоположности мира неба миру земли (ср. Мк. 10,31 и далее), Господь сейчас уясняет ученикам, что в то время как первые на земле добиваются повелевать и властвовать, первые на небе — это вменившие земную славу, почет, власть как мусор. Первые на небе — это не властвующие по силе, а служащие всем по любви.
Так как готовящиеся к Небесному Царству и на земле руководствуются Божиим законом, то их и земные обычаи отличны от обычаев сынов земли. Отсюда и на земле: “Кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою, и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом”.
Сейчас Господь присоединяет и новый мотив для Своих учеников — не держаться порядков земли, а проводить в жизнь Божий порядок.
Этот мотив — личный пример Христа. “Сын Человеческий”, т.е. Господь, Он ли не первый для людей и среди людей? Он же — Спаситель людей, их Бог.
И, однако, Он, сообразно сущности Своего дела и Царства, сообразно закону любви, пришел не затем, чтобы Ему величаться и принимать служение и почитание от других, как это следовало бы по земному порядку, а пришел Сам послужить другим и отдать жизнь за спасение многих.
Святитель Василий (Преображенский), епископ Кинешемский. «Беседы на Евангелие от Марка», Глава 10, стихи 32-45.
2
Подходя к Иерусалиму вместе с учениками, Господь снова начинает речь о страданиях, ожидающих Его в городе. Вот уже четвертый раз заговаривает Он об этом с учениками в течение сравнительно небольшого промежутка времени. По дороге к Кесарии Филипповой (VIII, 31), сходя с горы Преображения (IX, 12), проходя по Галилее (IX, 31), приближаясь к вечному городу (X, 32-34), Он говорит все об одном — о предстоящих мучениях, позоре и смерти. Задача его мессианства исполнена, близок последний подвиг, смертный подвиг, который должен увенчать Его великое дело спасения человека, в конце пути тяжелой жизни уже виден крест, Он уже не отрывается мыслью от этого призрака смерти, грозной и неотвратимой. Он весь погружен в думы о надвигающейся развязке. Но не видно в нем слабости, нет желания уклониться от страшной чаши, и добровольно Он идет навстречу смерти.
А ученики? Робкие, трепещущие от страха, предчувствуя что-то ужасное, они послушно идут за своим Учителем, но они все еще Его не понимают. Зная их малодушие и слабоверие, Господь предвидит, что, захваченные врасплох грозными событиями казни своего Равви, они могут поколебаться в вере в Него как Мессию. Поэтому Он неоднократно предупреждает их, что Ему надлежит пострадать, что в этом именно и состоит Его мессианское служение и что этот крест Он берет на себя добровольно... И несмотря на все разъяснения, ученики никак не могут освободиться от предрассудков национальной гордости и по-прежнему ожидают видеть своего Учителя-Мессию — в ореоле земной славы и царского могущества. Мысль о страдающем и опозоренном Мессии для них все еще недоступна. Не успевает Господь окончить речи о грядущих страданиях, как к Нему подходят два любимых Его ученика с просьбой, которая показывает, что они не поняли Его слова.
Они сказали Ему: дай нам сесть у Тебя, одному по правую сторону, а другому по левую, в славе Твоей (ст. 37).
Ясно, что речи Господа их ни в чем не разубедили, что у них даже и мысли не было об ужасной участи, ожидавшей их Учителя, и что они мечтают лишь о славе земного царствования, в котором просят для себя лучшие места. И это говорили Иаков и Иоанн, наиболее близкие ученики Спасителя, те самые, которых, предпочтительно перед прочими, Он брал на гору Преображения, чтобы приготовить их к предстоящим событиям. Как тяжело было, вероятно, это упорное непонимание, особенно в такую скорбную минуту, когда душа, взволнованная гнетущими предчувствиями, более чем когда-либо нуждается в участии и сострадании любящего и понимающего сердца.
Иисус сказал им: не знаете, чего просите.
Да, они точно не знали. Если б только они подозревали, какую мрачную иронию придавало этой просьбе, их тщеславие и наивное непонимание развертывавшихся событий! Просить у Господа мест по правую и по левую сторону Его! Ведь это значило просить себе участи тех двух разбойников, которые были распяты рядом с Ним! Того ли они хотели!
Далее между ними и Господом начинается интересный разговор, который, при непонимании учеников, звучит как зловещая игра слов.
Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь? — спрашивает их Господь.
Это значило: решитесь ли вы умереть крестной смертью, как Я? В состоянии ли вы перенести те страдания, которые ожидают Меня? Можете ли вы пить уготованную Мне чашу унижений, позора и муки?
Они отвечали: можем.
Они думают о своем. Им кажется, что Учитель спрашивает, хватит ли у них сил и способностей разделить с Ним труд завоевания и управления будущим царством, и самоуверенно отвечают: „Можем“.
Спаситель их не разуверяет. Три тщетные попытки открыть им глаза достаточно показали всю бесполезность дальнейших опытов этого рода. Он лишь пророчески заканчивает речь:
чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься; а дать сесть у Меня по правую сторону и по левую - не от Меня зависит, но кому уготовано.
Господь предсказывает Своим ученикам страдания и гонения, которые предстоит им претерпеть как ревностным провозвестникам Его учения. Где, когда и при каких условиях это будет, зависит от Всемогущего Промысла и планов Божиих, но умрут они не вместе со своим Учителем.
Разговор сынов Зеведеевых с Господом не остался тайной для остальных учеников. Услышали они, о чем шла речь, и стали негодовать на Иакова и Иоанна.
Так всегда бывает там, где замешивается человеческое тщеславие и соревнование из-за благ земных. Мирно и дружно жила маленькая община учеников Господа, пока не возник этот спор о первенстве. Он возник еще раньше, во время путешествия по Галилее, но тогда ученики еще стыдились этих проявлений самомнения и эгоизма и не решились даже сказать об этом споре Господу. Он разрешился без особых последствий в их тесном кружке, хотя и вызвал со стороны всеведущего Учителя замечание и урок о смирении. Теперь снова разгорается между учениками соперничество, и самые пылкие из них, „сыны Громовы“, предпринимают уже практические шаги, чтобы обеспечить себе лучшие места в будущем царстве Мессии. Не мудрено, что они вызвали негодование десяти.
На чем, в самом деле, могла быть основана эта претензия на первенство? Ведь каждый из остальных учеников одинаково нес тяжести и лишения скитальческой жизни вместе с Господом, оставив для Него и родной дом, и семью, и все прежние привязанности. Некоторые из них, например Андрей и Петр, даже призваны были раньше и первыми вступили в число учеников. Признать превосходство сынов Зеведеевых никто не хотел. На лазурном небе мирной апостольской жизни появилось первое облачко раздора.
Тогда Господь, примиряя учеников, дает им один из тех величайших Своих заветов, которые должны были перевернуть их жизнь. Он указывает не только обычную причину людских раздоров и лучшее средство их избежать, но устанавливает совершенно новый, неведомый до сих пор, принцип христианского устройства общества.
Вы знаете, - сказал Он, — что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими. Но между вами да не будет так: а кто хочет быть большим между вами, да будет вам слугою; и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих.
Раздор между учениками был вызван стремлением Иакова и Иоанна захватить первые места. Эта попытка вызвала общий ропот и негодование. Властолюбие и гордость всегда вызывают зависть и соперничество. Это общая и самая главная причина вражды и злобы среди людей. Люди всегда стремятся к преобладанию и к тому, что, по их понятиям, составляет величие и блеск жизни, и, так как эти блага нельзя поделить, рвут их друг у друга из рук.
Существуют два противоположных миросозерцания, два различных направления воли, два непримиримых понимания целей жизни и ее истинного величия. Обычно люди не понимают последнего и стремятся к внешнему, мишурному, показному, а кумир показного величия требует жертв и борьбы.
В самом деле, что принято обычно считать великим, от чего загораются страстью юные сердца и к чему тянутся тысячи жадных рук?
Вот перед нами проходит длинная вереница народов, мелькнувших в истории. Выходя из мрака на узкие подмостки, жизни, они снова бесследно теряются в прошлом. Халдеи, египтяне, вавилоняне, готы, сарматы... Сколько их! Безымянная вереница людей тянется бесконечной лентой. Жизнь их мелькнула и исчезла, и только забытые могилы отмечают, что они когда-то были. Кого из них избрала история и увековечила в памяти потомства, отметив печатью величия?
Вот Александр Македонский, названный Великим. Человек безграничного военного задора. „Отец завоюет все и мне ничего не оставит“, — говорил он с грустью еще в юности. В его сердце горела жажда славы и власти, его опьянял вихрь битв и великих побед; этой страсти принесена в жертву вся жизнь. И что же в результате? С грохотом пронеслась его триумфальная колесница чуть ли не по всему миру. Он достиг своего. Но когда рассеялось пыльное облако славы и раболепных восторгов, там, где прошел этот гордый юноша, остались лишь трупы, разрушенные города, пожарища и море слез и крови!..
Вот Наполеон, прозванный французами Lе Grand, то есть великим, несомненно видная фигура, гремевшая когда-то в истории, — человек, которому удалось завоевать почти полмира. Но посмотрите на изнанку, на нравственную подкладку его жизни.
Во время жестокой битвы с мусульманами в Палестине, близ Яффы, когда французы уже одерживали победу, они никак не могли сломить сопротивления отборного, в несколько тысяч, отряда, состоявшего преимущественно из арнаутов. Тогда Наполеон предложил этим героям сдаться, дав торжественное обещание сохранить им жизнь. Турки поверили клятвенному обещанию христианского полководца и сложили оружие. Их окружили, вывели на морской берег и... всех расстреляли.
В лагере французских войск открылась чума. Страшная болезнь косила сотнями свои жертвы. Двигаться дальше с массою больных солдат, с переполненными лазаретами было невозможно. Наполеон пригласил к себе главного врача своего отряда и предложил ему отравить всех больных солдат, так как они затрудняли движение войск.
— Сир! — отвечал доктор. — Я учился лечить, а убивать своих братьев — не мое ремесло...
Тем не менее, все больные „умерли“... У Наполеона были развязаны руки.
Миллионы загубленных жизней принес этот баловень в жертву своему ненасытному честолюбию. Так и видишь этого человека в треуголке и коротком мундире на колоссальном пьедестале из трупов, бросающего в пасть смерти все новые гекатомбы...
И это — величие?!
В Париже на реке Сене есть так называемый pont d'Arcol - мост Арколя. История этого названия такова: во время одной междоусобной резни в Париже войска атаковали мост, противоположный конец которого был занят неприятельской колонной. Подступы к мосту находились под перекрестным огнем. Узкая площадь, лежавшая перед мостом, была усеяна трупами. Знаменосец был убит. Войска колебались... И вдруг никому не известный юноша, почти мальчик, с горящими глазами и развевающимися волосами, подхватил упавшее знамя и, размахивая саблей, воскликнул:
— Мое имя — Арколь!.. За мной!.. Ура!
Он бросился к мосту и тут же был убит. Но его пример увлек солдат. Мост был взят. Теперь он носит имя этого юноши Арколя, о котором никто ничего более не знает.
Эта вспышка минутной решимости опьяненного жаждой славы человека, который перед смертью не забывает рекламировать свое имя, этот подвиг на глазах толпы, красивый, как театральное представление, — называется геройством.
Таково великое в понимании толпы, и к этому стремятся люди.
Но есть герои другого рода. Вот один из них.
Много лет тому назад в Верхотурье появился не известный никому человек. Это был бродячий портной, занимавшийся шитьем шуб. Откуда он пришел, никто не знал, но странный он был человек: когда его приглашали для работы, он выбирал избу победнее, останавливался там и обшивал всех в доме бесплатно, причем старался сделать это так, чтобы избежать благодарности. Окончив работу, он вдруг скрывался, так что не знали, где его найти, чтобы заплатить за труд. Если же зарабатывал что, то отдавал бедным. Он не только шил; нянчился с ребятами, учил их грамоте, читал им Евангелие. Иногда видели его в языческих юртах, где он ухаживал за больными, рассказывал о Христе, распространяя свет православной веры... Так жил он скромно, незаметно, тихий и смиренный. Но когда он умер, на его могиле начались исцеления. Слепые прозревали, хромые ходили... О нем заговорили: Господь явно прославлял Своего угодника. К его могиле потянулся народ. Начались толки о канонизации. Стали собирать справки, расспрашивать, и удивительно: никто не знал даже имени усопшего! Просто „добрый человек“ — вот и все, что о нем знали. И только Господь в чудесном видении открыл имя праведника.
Это был святой Симеон Верхотурский.
Таковы герои в христианском понимании: скромные, смиренные, забывшие о себе совершенно, отдавшие себя целиком на служение другим. В этом и состоит истинное величие, первый пример которого дал Сам Господь. Он, несомненно, мог бы быть царем мира. На это Его толкали, этого от Него ожидали. У Своих ног Он мог бы видеть раболепное, преклоняющееся человечество, мог бы окружить Себя блеском такой земной славы и власти, какой никто никогда еще не имел. Этим искушал Его сатана еще в начале Его земного пути... Но Он не захотел; Он добровольно оттолкнул от Себя этот заманчивый мираж земного величия и взял крест,
ибо Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих.
Того же Он ожидает от Своих учеников и последователей.
В этом новом мировоззрении, в этом необычайном понимании целей жизни, в этом принципе смирения и самоотречения, пронизывающем и частную и общественную жизнь, заключается и великая сила христианства, и залог умиротворения общества, построенного на новых началах. В нашей жизни царит закон звериный, право сильного. Люди пользуются своими талантами и силами, чтобы выбраться на поверхность жизни, безжалостно топча и отталкивая других.
Есть картина Рошгросса „Погоня за счастьем“. Высокая, остроконечная скала... Над ней тусклое, свинцовое небо, подернутое мглистыми тучами, тяжелыми и безрадостными. Только в одном месте, как раз над скалой, разорвалась эта скучная пелена серых туч, и оттуда пробивается яркий, ласкающий луч солнца. То — счастье. И к этому счастью, взбираясь по обрывистым крутизнам скалы, безумно тянутся люди. Их много, бесконечно много. Тут и важный сановник, и мечтательный поэт, и банкир с бриллиантами на пальцах и толстой золотой цепочкой на толстом животе, и молоденькая барышня в модном платье, и дюжий матрос со здоровенными кулаками... Целая толпа! И все они рвутся к одной точке, туда, где среди туч блестит луч счастья. Между ними свалка, дикая, звериная свалка, где забыты приличия, стыд и жалость. Кто слабее, тот сбит с ног и лежит беспомощно, раздавленный каблуками тысячи людей, лезущих через него вверх и забывших все на свете в отчаянной борьбе. Какой-то счастливец добрался до вершины, но скала заканчивается таким узким шпилем, что удержаться на нем невозможно, и в следующий же момент грубые руки соперников сдергивают счастливца вниз, и он летит в бездну, беспомощно простирая руки вверх к обманчивому, неуловимому призраку...
Такова современная жизнь.
У нас это называется законом борьбы за существование. „Дави всех, иначе тебя раздавят“, „Или всех грызи, или лежи в грязи“, „Рви у ближнего последний кусок, иначе у тебя вырвут“, „Не зевай“ — вот правила современной жизни. Так, говорят, и должно быть, ибо во всей природе, даже в мире растений, мы видим эту вечную борьбу за существование, борьбу за солнечный свет, за влагу, за глоток свежего воздуха. Жизнь — борьба всех против всех. В результате - вечная вражда, рыданье, стоны и горе.
На этом поле житейской борьбы побеждают и господствуют сильные. Слабые или должны уступить, или осуждены на вымирание. По трупам павших, по телам ослабевших поднимаются сильные на вершину жизни, подминая под себя все слабое, беспомощное и всею своею тяжестью ложась на плечи обездоленных. Жизнь принимает характер уродливой постройки, фундамент которой составлен из самых слабых элементов, на которых, тем не менее, лежит вся громадная тяжесть здания; сильные находятся все в верхнем ярусе, давящем на слабый базис. Неудивительно, что при таком неправильном распределении материалов общественная жизнь становится очень непрочной, угрожая обрушиться при малейшем толчке. При сколько-нибудь вдумчивом отношении к жизни никто из господ второго яруса не может быть спокойным за свое положение.
Закон христианской жизни совершенно другой, и общество строится здесь иначе. Основное правило здесь: друг друга тяготы носите и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом. Каждый член христианского общества не только не должен стремиться к преобладанию, но обязан служить всем. Чем сильнее человек духовно, тем большую тяжесть служения он берет на себя, тем усерднее он носит тяготы других, тем ниже ложится в здании общественной жизни. „Сильные, вниз!“ При соблюдении этого правила наиболее крепкие духовно оказываются в основании, в фундаменте, а все беспомощное, слабое, легковесное — наверху. Постройка получается устойчивая и прочная. Не может быть ни споров, ни вражды, ибо их предупреждает взаимная уступчивость и смирение, и соревнование может быть только в благородном праве служения другим.
Самое обычное возражение против христианского смирения и самоотверженного служения другим с общежитейской точки зрения состоит в том, что смирение есть слабость, услужливостью могут злоупотреблять. „Подставь только шею, каждый на ней поедет“. „Кто уступает, тот и воду хлебает“. Смиренник всегда останется в хвосте жизни, забитый, загнанный. Если его не заездят окончательно, то все-таки мало радости даст ему жизнь. Нет, человек должен быть сильным, смелым. „Кто смел, тот два съел“. „Кто палку взял, тот и капрал“. Человек своей рукой должен вырвать у жизни то, что она не хочет ему дать. Такова философия большинства и основанная на ней обывательская мораль.
Основная ошибка этой теории заключается в том, что смирение в жизни вовсе не есть слабость. Это - великая сила, сила побеждающая.
Психология влияния одного человека на душу другого ясно доказывает, что человек добровольно силе не подчиняется. Если приказания деспотической силы и исполняются, то всегда с раздражением и неизменно вызывают бунт в душе, который рано или поздно в благоприятную минуту проявится открыто. Рабы всегда бунтовщики. Только тогда, когда внешняя сила находит для себя моральное основание и оправдание, она получает право на признание подвластных и закрепляется прочнее. Человек добровольно подчиняется любви и смирению. Что охотнее вы исполните: приказ властолюбивого деспота или совет смиренного, любящего старца? Вряд ли могут быть здесь два ответа. Причина этого добровольного подчинения заключается в том, что деспотический приказ возмущает ваше самолюбие и гордость, которые становятся на дыбы. Совет же любящего, смиренного человека вас не возмущает потому, что вы ясно видите и чувствуете, что он дается не из своекорыстных побуждений, не для того, чтобы оседлать и подчинить вас, ибо смиренный сам стремится подчиниться всем, но дается исключительно для вашей пользы. Самолюбие не только не страдает, но, наоборот, чувствует себя польщенным и легко соглашается с советом, может быть, даже несколько и непредвиденным. Вот почему люди смиренные имеют гораздо более влияния на других, чем взбалмошные самодуры и деспотические эгоисты. В конце концов, слова Господа глубоко справедливы даже применительно к здешней жизни, не говоря уже о загробном будущем, и люди, сделавшие себя добровольными рабами и слугами других, становятся первыми и большими по своему влиянию. Кто является у нас, в России, настоящими руководителями и вождями народной жизни? Не ученые, не богатые, не знатные, не сильные, но смиренные старцы. К ним идут за советом с далеких окраин, за тысячи верст, и кто хоть однажды видел ту несметную толпу людей всех званий и состояний, которая собиралась у порога кельи преподобного Серафима или отца Амвросия Оптинского, тот понял, что здесь именно бьется сердце народа и редактируются и издаются те неписаные законы, которыми управляется действительная жизнь.
Человек же грубой, эгоистической силы, человек ницшеанского типа, несмотря на всю силу своего характера и таланта, может лишь на короткий момент оставаться на скале счастья, ибо рано или поздно найдется более сильный кулак другого эгоиста, который смахнет его оттуда, как на картине Рошгросса.
Есть старая детская сказка, хорошо изображающая сравнительную силу мягкой ласки и грубого налета.
Однажды солнце и ветер заспорили между собою, кто из них сильнее.
— Видишь путника, — сказал ветер, — который идет по дороге, завернувшись в плащ? Кто снимет с него этот плащ, тот и сильнее!
— Хорошо! — согласилось солнце.
Налетел ветер на путника и с маху хотел сорвать с него плащ. Тот придержал его руками.
Завыл ветер и еще сильнее стал трепать плащ, силясь вырвать его из рук. Путник застегнул у горла крючки.
Тогда со всем бешенством злобы заревел ветер настоящим ураганом и бросился на путника. Тот надел плащ в рукава, и, сколько ни силился ветер, должен был признать себя побежденным.
Теперь наступила очередь солнца. Оно ласково выглянуло из-за разметанных туч и улыбнулось измученному путнику. Оно высушило, согрело, обласкало его своими лучами. Путник сам снял плащ и благословил солнце.
Не забудьте этой милой детской сказки. В ней мудрое правило жизни.
В житиях святых, равно как и в современной жизни, мы находим массу примеров побеждающей силы любовного смирения. Нет более неодолимой силы. В своей вечной борьбе со злом христианство всегда и с неизменным успехом пользуется именно этой силой.
„Пред иною мыслью станешь в недоумении, — говорит старец Зосима в романе Достоевского, — особенно видя грех людей, и спросишь себя: „Взять ли силой, али смиренною любовью?“ Всегда решай: „Возьму смиренною любовью“... Смирение любовное — страшная сила, изо всех сильнейшая, подобной которой и нет ничего“.
В Прологе рассказывается такой случай.
Поссорились два епископа. Вражда их с течением времени разгоралась и принимала все более соблазнительные формы. Наконец один из них, более благоразумный и более проникнутый духом Христова учения, собрал свой клир и сказал:
— Что это мы делаем? Враждуя, нарушаем заповедь Божию и подаем повод для соблазна духовных чад наших... Пойдемте все вместе к сопернику нашему, попросим прощения и примиримся.
Они пошли. Едва только увидел их другой епископ, как распалился сердцем и уже готов был встретить их грозной обличительной речью. Но пришедший со всем клиром своим пал к его ногам и смиренно просил прощения. И дрогнуло сердце непримиримого епископа. Поклонился и он в землю своему бывшему противнику и сказал:
— Прости меня, брат мой во Христе! Я согрешил пред тобою! Ты лучше и достойнее меня! Ты победил меня!
Великий подвижник пустыни, авва Пимен, поселился однажды в местности, где уже жил другой старец, пользовавшийся большим уважением среди народа. Но когда поселился недалеко от него преподобный Пимен, народ весь устремился к последнему, и старец остался без учеников и без посетителей. Не стерпело его оскорбленное самолюбие и разгорелось сердце ненавистью к преподобному. Узнал об этом святой авва.
— Что нам делать с этим непонимающим народом? — сказал он своим ученикам. — Оставили они великий светильник и обратились ко мне, недостойному. Но пойдем и успокоим его!
Когда они постучались у дверей кельи, старец выглянул в оконце, но, узнав преподобного Пимена, не отпер дверей.
— Отец наш! — смиренно сказал преподобный. — Мы не уйдем отсюда, пока ты не отопрешь нам и не примешь нас.
Они сели у дверей и стали ждать. День был нестерпимо жаркий, южное солнце палило немилосердно. Но святой Пимен и его ученики сидели у кельи и терпеливо ждали. Несколько раз выглядывал старец в оконце, но, видя, что они не уходят, был тронут этим смирением и терпением и отворил дверь. Пимен и ученики поклонились ему земно.
— Прости нас, святой отец, — сказал Пимен, — что утруждаем мы тебя, и прости тех неразумных людей, которые не могут оценить тебя...
— Нет, — возразил старец, — ты меня прости... Я вижу, что правду говорили о тебе: ты - солнце пустыни, и я не удивляюсь более, что к тебе идут!
С тех пор он не иначе говорил о преподобном Пимене, как с великим уважением и посылал к нему всех, кого знал.
Ненависть была побеждена смирением.
Авва Сергий рассказывал ученикам о некоем святом старце: „Однажды мы заблудились, попали на вспаханное поле и потоптали его немного. Крестьянин, владелец поля, заметил это и стал браниться: „Боитесь ли вы Бога? Если бы был у вас страх Божий, не сделали бы так!“ Святой старец, который был с нами, сказал: „Ради Бога, братия, никто не отвечайте ему!“ И, обратившись к крестьянину, кротко заметил: „Справедливо говоришь, брат мой: если б имели страх Божий, не сделали бы так!“ Крестьянин продолжал с новой яростью браниться и поносить нас. „Ради Господа, прости нас, — умолял смиренно старец, — мы согрешили!“ И ни одного слова не отвечал он с досадою, но с любовию и смирением. И так тронул он наконец этим сердце .крестьянина, что тот перестал браниться, замолк... А потом вдруг пал к ногам святого и стал сам просить прощения за гнев свой и раздражение“.
А вот случай из обыденной жизни, рассказанный старушкой поистине святой жизни, теперь уже умершей.
''Вы знаете, — рассказывала она, — что мне приходилось иногда заниматься делами благотворительности, и, признаться, много досадного встречаешь при этом со стороны тех, кому искренне желаешь добра. Попадаются очень капризные натуры. Но всегда есть возможность смягчить их и успокоить.
Однажды я ходила за бедной больной вдовой, оставшейся после смерти мужа с двумя малолетками. У нее был какой-то тяжелый хронический недуг, определить который точно даже врачи не могли: что-то на почве недоедания и малокровия... Раздражительна она была необычайно, но, знаете, это всегда извиняешь... надо знать жизнь бедняков, чтобы понять, что и крепкие нервы могут растрепаться. Но, однако, раз я почти не выдержала.
Я захворала инфлюэнцией и два дня пролежала в постели. На третий день с большим трудом, но все-таки поднялась и пошла навестить мою больную. Я нашла ее в страшно раздраженном состоянии: за эти два дня никто у нее не побывал, и ей действительно пришлось трудно. Но все-таки того потока брани, которым она меня встретила, я не ожидала. Я уж не помню точно, что она говорила... „Кровопийцы... акробаты благотворительности. Только вид делаете, что жалеете, ухаживаете... У любой паршивой шавки больше сердца!..“ Да не стоит и повторять... Мне стало так обидно и больно. Я молча повернулась и ушла. Дома муж заметил мой расстроенный вид, и на его расспросы я должна была рассказать всю историю.
— Вот что, — сказал мой Петр Васильевич, — если точно ты ее жалеешь и принимаешь в ней участие, не порть доброго дела, не бросай ее... Поди, извинись перед ней...
Признаться, это меня озадачило сначала. Меня оскорбили, меня выругали как нельзя хуже, и мне просить прощения! Но, подумав немного, я решила пойти. Мне все-таки было ее жаль...
Взяла я Нюру, свою воспитанницу, и мы отправились. Была почти буря с проливным дождем... Мы едва добрались, и, когда вошли на крыльцо, с нас текли потоки. Я оставила Нюру в сенях и вошла. Больная лежала по-прежнему на спине в своей постели и казалась погруженной в раздумье.
— Простите, — сказала я ей, наклонившись и как могла ласковее. — Я погорячилась давеча... Извините меня, Бога ради, что я не могла навестить вас эти дни...
Я не успела кончить, как с больной произошло нечто невообразимое: она упала с постели на пол к моим ногам и вся задрожала, забилась от рыданий...
— Господи! Что же это?! Я... вы... Я вас оскорбила, обидела... За всю вашу доброту облаяла... И вы же просите прощения... Родная, милая... Ангел!..
Она плакала и целовала мне руки, платье. Я едва могла ее успокоить...
— Да, — прибавила, помолчав, старушка, — нет окончательно злых людей... Надо только уметь добраться до того, что есть доброго у них в душе...
И это может, прибавим мы от себя, сделать только та сила, о которой говорит Господь в прочитанном нами отрывке Евангелия: любовь, кротость, смирение.
[1] Епископ Шлиссельбургский Григорий (Лебедев). Проповеди, „Благовестие святого евангелиста Марка“, письма к духовным чадам. М., "Отчий дом", 1996, сc. 319-322.
[2] Святитель Василий (Вениамин Сергеевич Преображенский), епископ Кинешемский. "Беседы на Евангелие от Марка." М.: "Отчий дом", 2004, сc. 190-197.
